– Девочка моя, я отвезу тебя туда, куда ты скажешь, – заверил он Алину и развернул машину. – Но сначала заедем в магазин, купим шампанского...

– Коньяка. Я хочу коньяка.

– Но ты же не пьешь, – удивился Эдик.

– Сегодня пью.

Когда через полчаса они выезжали на шоссе, в багажнике стояла корзина с коньяком, фруктами, шоколадом и любимыми всеми новыми русскими омарами, которых заботливый официант одного модного ресторана сложил в пластиковое ведро и накрыл полотенцем.

Они ехали молча, размышляя каждый о своем. Эдик предавался мечтам, как подвыпившая девушка отдастся ему под сенью лип, а Алина прикидывала, стоит ли ей уводить своего ухажера из семьи. Раньше она не задумывалась над этим, считала, что Эдик, будь тот хоть трижды миллионер, ее не достоин. Как же, она ведь будущая звезда, а он всего лишь нувориш, бездарный выскочка, к тому же весьма непривлекательный. Но сегодня Алина почувствовала себя такой незащищенной, такой ничтожной, так испугалась за свое будущее, что Эдик показался единственным человеком, способным подарить ей уверенность и покой.

– Дорогой, ты любишь свою жену? – ни с того ни с сего вдруг брякнула девушка.

– Что? А, жену... Ну, я ее уважаю.

– Понятно, – кивнула Алина.

Ей и вправду все стало ясно. Уважает – это плохо. Значит, бросать ее не собирается – как же, столько лет вместе, троица придурков растет, имущество опять же делить придется... Да, ладно, ерунда. Если она, Алина, захочет, примерный семьянин Эдуард Петрович бросит свою грымзу как миленький. Алина, правда, еще не решила, нужно ли ей, чтобы бросил, но обязательно решит в ближайшее время.

Алина умиротворенно откинулась на спинку сиденья. Нервы ее немного успокоились, воспоминания притупились, а перспектива скорой войны за богатого мужика взбодрила. Эдик, исподтишка наблюдавший за девушкой, довольно улыбнулся. Отошла! Слава тебе, господи. Значит, сейчас опять мурлыкать начнет, кокетничать. И, быть может, даже позволит погладить свою нежную грудь. «О! – Эдик зажмурился. – Эта девичья грудь… Гладкая, бархатистая, увенчанная маленьким, как горошинка, соском...». Стоило ему только представить ее, как он возбуждался до такой степени, что даже его толстая уважаемая жена становилась желанной. Именно на нее, целлюлитную сорокапятилетнюю супругу, обрушивал свое вожделение исстрадавшийся по красивому молодому телу Эдуард Петрович. Он гладил дряблые ляжки жены (сколько раз ей говорил – запишись в спортзал, сядь на диету, сходи на массаж – все без толку!), а перед глазами стояли стройные длинные ноги юной спортсменки...

– Алиночка, – прохрипел вдруг мужчина и резко дал по тормозам.

Машина, возмущенно рыкнув, остановилась. Алина дернулась вперед, охнула, больно ударившись коленкой о приборную доску.

– Сдурел? – взвизгнула девушка.

– Да. Сошел с ума. Из-за тебя. – Он рванулся к ней. Сгреб в охапку. Зарылся лицом в ее длинные русые волосы и забормотал что-то неразборчивое.

Алина поморщилась, но не отстранилась. Пусть полобзает ушко, если ему так хочется. Пусть и шейку чмокнет, не жалко.

Но Эдик невинными поцелуями ограничиваться не пожелал. Нервно дрожа, он начал гладить Алинину шею, затем, распахнув куртку, перешел на ключицы, плечи. Лихорадочно, торопливо содрал с нее шарф, расстегнул олимпийку. Увидев под кофтой белый кружевной лифчик, охнул и припал губами к чашечке.

Алина с вялым любопытством наблюдала за действиями Эдика. Эк его разобрало-то, беднягу, аж трясет всего... Ну да ладно, пусть потешится. Алина поудобнее расположилась в кресле и погладила прыгающий перед глазами лысоватый затылок. Ласка возымела действие – Эдик с новой силой начал мять ее грудь, а через несколько секунд стал сдирать бюстгальтер. Когда застежка поддалась, и лифчик упал Алине на колени, перед Эдиком предстало поистине великолепное зрелище: два безупречных полушария с нацеленными на него сосками вздымались в такт прерывистому дыханию девушки.