Под конец теплоту в голосе матери сменила горечь, и у Вики противно затряслись ноги от напряжения. Женщина пару раз глубоко вдохнула через рот, словно борясь со спазмом горла.

– Ты могла бы там поесть, и отцу не пришлось бы после работы готовить еще и на тебя.

– Я сама могу приготовить на всех! – В подтверждение своих слов девочка дернулась всем телом в сторону кухни.

– Не надо! – Голос прозвучал зло и раздраженно, женщина сама испугалась своего срыва. И продолжала говорить, тщательно себя контролируя, почти ласково: – Ты знаешь, я не люблю, когда шумят за стеной. У тебя частенько все валится из рук, а мне хотелось бы поспать, пока отец не вернулся. Так что иди, пожалуйста, на улицу. У тебя есть деньги?

– Да, мам.

– Если мало, то зайди к отцу на работу, возьми еще. Да, и попроси, чтобы он сегодня не задерживался, скажи, у меня есть к нему разговор. Все, Виктория, иди.

И Вика пошла. Есть не хотелось и гулять не хотелось, но поручение есть поручение. В своей комнате она сменила домашнюю майку и шорты на уличные футболку и джинсы, в рюкзак запихнула легкую ветровку – дни стояли жаркие, словно лето и не думало кончаться, и лишь после захода солнца сентябрь временами напоминал о себе.

Зубная клиника отца занимала часть первого этажа дома, в котором они теперь проживали. И Вика иногда гадала, не слышат ли те, чьи квартиры над самой клиникой, жуткий вой бормашин, стоны взрослых и вопли детей. Но отец уверял, что звукоизоляция на высоте, поскольку он лично все проконтролировал, чтобы не иметь дел с обозленными соседями. К тому же всем жильцам дома в клинике «Сияние» полагались хорошие скидки.

Виктория не случайно рассуждала о судьбах жильцов – эти звуки у нее самой вызывали ужас, и в клинику она заглянула со всеми предосторожностями. Но все было в порядке, в просторном холле пахло свежими яблоками, а за матовыми дверями кабинетов белоснежные призраки склонились над врачебными креслами. Если какие-то звуки и слышались, то лишь ласковое воркование докторов. Ждущие своей очереди на удобных диванчиках цвета молодой зелени листали журналы и выглядели вполне умиротворенными.

Отец, руководитель клиники, тоже вполне мог находиться в одном из лечебных кабинетов, в такие моменты отвлекать его категорически запрещалось, и Вика просто скинула бы ему на телефон эсэмэску с просьбой матери. Но холеная женщина-администратор за стойкой регистрации, тепло улыбнувшись девочке, тут же указала пальцем в сторону кабинета в торце коридора, давая понять, что она может пройти. В тот момент Вика и приняла внезапное решение, о котором пока старалась даже не думать, чтобы не испугаться и не дать задний ход.

Отец в тщательно отутюженном халате стоял в углу у сейфа, что-то искал в папках и не сразу услышал, как открывается дверь в кабинет. Когда же хлопнула, возвращаясь в исконное положение, металлическая ручка, он вздрогнул, обернулся – и моментально словно бы натянул на усталое к исходу дня лицо маску ласкового радушия.

– Заходи, заходи, Снежка! Как тебе тут? Простор, а? Не то что в Питере?

Отец всегда в ее обществе говорил много и как-то дробно, так что Вика всякий раз представляла горстку мелких камешков, уносимых потоком, как они перекатываются и стукаются друг о друга. А Снежкой он звал ее из-за светлых, почти белых волос. Снежкой, Снежинкой, Снежаной – и никогда просто Викой. Мать изредка и словно нехотя называла по имени – всегда только Виктория.

– Я тут уже была, – напомнила она тихим голосом.

– А-а… о… конечно, была. Ну мы тут подремонтировали старые стены, красоту навели, не так ли? А как мама? – вдруг напрягся он, голос сразу изменился, исчезла дробность. – Ей не стало хуже?