– Если эта радость – рай, то я хочу жить так, как сейчас, целую вечность.

– Да ты что, с ума сошёл? Разве это рай? У тебя сейчас всё равно что одна песчинка, а ты говоришь, что это райская радость?

Этому брату очень стыдно за то, что произошло. Он иногда приходит ко мне и наводящими вопросами пытается прощупать, не презираю ли я его после того случая. И у него начинают краснеть щёки. Но я делаю вид, что всё забыл, и никогда об этом не напоминаю. Если в монастырь приходит кто-то из наших общих знакомых и начинает смотреть на него чуть пристальнее, чем обычно, он тут же краснеет и опускает голову. Он думает, будто я кому-то его выдал. Сейчас вокруг этого монаха собралось небольшое количество людей, которых он духовно направляет. Он духовно возрос и приносит своей обители большую пользу».

«Много лет назад в Ивирон приехал один молодой человек, чтобы стать монахом. Ему было 35 лет. Когда ему было 18 лет, он уехал в Америку и там по юношеской неопытности начал упиваться свободой и деньгами. Он проводил в грехе все ночи напролёт. Сколько денег он ни зарабатывал, всё тратил на женщин. Однако когда ему исполнилось 35 лет, он отчаялся и подумал: „Что я творю? Совсем скотская моя жизнь! Поеду-ка я на Святую Афонскую Гору и стану монахом“. И действительно, он приехал сюда и стал монахом в Иверском монастыре. Поскольку он жил в грехе и устал от греха, он, как это обычно бывает, всеми силами предался аскезе и принёс духовный плод. Он очень крепко подвизался. Бог благословил его, и он пришёл в хорошее духовное устроение.

Однажды иеромонах Афанасий, человек настоящей духовной жизни, решил его испытать: „Ну-ка, посмотрю, может ли измениться его помысл, или он достиг бесстрастия“. Зная, что это искушение пойдёт брату на пользу, отец Афанасий сказал ему:

– Эх, дурень ты дурень, что же ты натворил?!

– А что я натворил?

– Ты хорошо подумал о том, что ты сделал? Вспомни, как ты был в Америке, проводил хорошо время и, бросив всё это, приехал сюда на Святую Гору? Зачем? Ведь здесь только ты ложишься спать – сразу бум-бум, звонят в колокола, и целую ночь надо стоять в церкви на молитве, а там, в Америке, ты бы прекрасно проводил всю ночь в компании красивых девушек! Здесь ты целый день трудишься, а в конце дня тебя ждёт тарелка бобов без масла, тогда как в Америке ты бы и мясца поел, и кружечку пива выпил… Слушай, ты вообще хорошо подумал о том, что сделал?

Сначала брат отвечал, что лучше монашеской жизни ничего нет. Потом он замолчал и, сидя, только глядел на отца Афанасия. А в конце опустил голову и смотрел уже в пол. Отец Афанасий ушёл.

Через пару часов отец Афанасий снова пришёл к нему в келию, посмотреть, что тот делает. И что же он увидел? Брат собирал сумки и готовился уезжать!

– Что ты делаешь? – спросил отец Афанасий.

– Да вот, – с чёрным лицом ответил брат, – я решил вернуться в Америку. Монашество не было моим призванием, и я совершил ошибку, что пришёл в монастырь.

– Ну и балбес! – ответил отец Афанасий. – Я хотел тебе показать, насколько удобоизменчив человек – даже ты после твоих пятнадцати лет монашеской жизни. Всего лишь из-за пары слов ты впал в отчаяние и собираешься в Америку, чтобы отыскать своих старых любовниц! Гляди-ка, покайся в том, что с тобой произошло, горюшко ты моё.

Отец Афанасий утешил его и другими словами, и брат раскаялся, что на какое-то мгновение он отчаялся и захотел уйти из монастыря. Потом всю последующую жизнь он каялся за этот случай».

«Давным-давно один монах с Проваты снял рясу, ушёл в мир и женился. Он жил на острове Тасос, долгие годы много работал и смог купить себе шхуну. И вот однажды по торговым делам он на своём корабле пристал к Ватопедскому монастырю и нагрузил корабль древесиной. Когда он отплывал и был между Тасосом и Проватой, поднялся шторм и его корабль потонул. К счастью, он спасся, и с ним спаслись двое его сыновей. Тогда он пришёл в сокрушение, понял причину произошедшего и пришёл к одному духовнику в Эсфигмен. Духовник сказал ему: „Возвращайся в мир, вырасти сначала своих детей, а потом приезжай и поговорим“. У него было четверо детей: два сына и две маленькие дочки. Потом он вернулся на Афон, и все монахи на Святой Горе называли его „кающийся“. А двое его сыновей – я их тоже знал – ух, это было сущее искушение!»