– Он был моложе?

– Ерунда.

– Он был умнее?

– Нет.

– Честнее?

– Да. Наверняка.

– Талантливее?

– Уверен.

– Порядочнее?

– Он был искренен.

Ну, вот и все.

Я сказал то, что, пожалуй, никому никогда не говорил.

И себе самому не признавался.

Кто-то скажет: это не мечта, это тоска.

Нет, это мечта.

И я верю, что смогу ее искупить. Именно так. Искупить.

Кто-то скажет: это жизнь.

Я знаю. Я знаю, что это жизнь и происходящее неизбежно.

И краткость – она и в жизни сестра таланта.

В смысле продолжительности оной.

А если живешь, и живешь, и живешь, то неизбежно теряешь, теряешь, теряешь… Близких, далеких, время, чувства, но главное – себя.

– Мама, как ты поживаешь?

– Так как-то.

– Хорошо выглядишь.

– Потому что я умерла рано.

– Зачем? Зачем ты ушла так рано? Я так тосковал.

– Потому что я женщина. Потому что я не хочу стареть. Потому я спряталась.

– Спряталась? Ты просто спряталась?

– Конечно. Но спряталась так, чтобы никто и никогда меня не нашел! Ты играл в прятки?

– Да.

– Тогда ты знаешь, что такое смерть.

– Что?

– Смерть – это спрятаться так, чтобы тебя никогда не нашли. Хочешь попробовать?

– Да.

– Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать. Кто не спрятался – я не виновата.

– Мне одиноко, мама.

– Ты не счастлив?

– Нет.

– Почему?

– Я не знаю, зачем я живу.

– Как же ты постарел. Ты очень постарел.

– Потому что я живу, мама…

Все.

Нет, не все.

Ведь кто-то мечтает о смерти.

Не кокетливо. А взаправду.

Не «чтобы пожалели».

Кто-то на самом деле искренне мечтает о смерти.

Может, от боли.

Может, от чего-то еще.

Кто-то искренне мечтает о смерти.

Но этот человек, наверное, никогда не напишет ни слова о своей мечте.

Потому что слово – жизнь.

Оно было в начале.

А смерть – это смерть.

Она в конце.

Она даже после точки.

Эту мечту не надо описывать.

Ее воплощают.

Она возвращает тебе себя.

Актер и режиссер Федор Бондарчук в своей колонке, которая по сути уже является сценарием, говорит с читателями о том дорогом, что у него есть: о своем друге Юхане.

Жизнь и приключения этого человека – больше, чем приключения, и даже больше, чем жизнь: это судьба.

Крепко связанная с судьбой самого Федора Бондарчука.

Он же Юхан Гросс, он же Сауль Гросс, он же Юхан Хярм, он же Юхан Сауль. Сценарий, если я его напишу, будет называться «Юся». Двадцать лет тому назад (я жил еще с родителями, хотя нет… уже не жил с родителями) мне позвонил Ванька Охлобыстин – мы все учились во ВГИКе – и сказал:

– Старик, твое время правления во ВГИКе закончилось, у нас появился новый герой.

– Кто такой?

– Сидел по 88-й, потом второй раз – по статье «Несоблюдение контрольно-паспортного режима», потому что у него была жена-финка.

Так я впервые узнал о Юхане из Таллина, который поступил в мастерскую Лисаковича на документалистику. Этот парень опубликовался во всех перестроечных изданиях, рассказывая про известный эстонский праздник (не помню, как называется, когда они в таком круглом амфитеатре пятитысячные хоры собирают). По этим работам его приняли.

Я приезжаю во ВГИК, там такой парнишка – высокий, красавец, в двадцатиградусный мороз босиком, в смысле без носков, ездит на «копейке» с нивской торпедой, с финскими литыми дисками и с табуреткой вместо переднего сиденья. При деньгах, что для студентов было невероятно, и разговаривает на полуломаном русском, деятельный такой – одним словом, как-то он меня и всех заинтересовал.

Весь мой курс, половина точно, померли по разным причинам… Был у нас с Ванькой на курсе такой товарищ – Петя Ребене. Снимал он про русичей, постоянно торчал на болотах: все мы ходили в каких-то хламидах, с посохами и с наклеенными бородами, искусанные комарами, исполняли какие-то его православные вирши. И вот мы поехали на эти съемки. Как-то получилось так, что компания сразу же огромная организовалась…