– Выходит мы зря на китайцев напраслину возводили? – с тихой угрозой спросил Пахарь. – Это ты нашим парням тайно спирт продавал?

– Выходит, я, – нехотя кивнул Федор. – Ну и что? Свинья, она сама грязь найдет, ее учить не надо. Не я, так кто другой сообразил бы установить в погребе самогонный аппарат. Дело-то нехитрое, привычное…

Одна из женщин, стоявших в толпе, охнула и прижала руки к груди.

– Федор Игнатьевич, как же так? Весною, когда сын Марии Лопухиной вместе с трактором в реке утоп, на тебя подозренье уже падало. Но ты пошел к отцу Серафиму и перед иконой божьей поклялся, что…

В глазах Федора заплясала хитринка.

– Ну ты и дура, Натаха! Годов тебе уже за полсотни, а все ее такая же доверчивая, как и девчонка сопливая… Это я для виду в церковь ходил, да попу нашему исповедовался. Ведь знал, что мне не поверят, а ему – поверят. Отец Серафим хороший человек, дважды меня спасал, и третий раз спасет. Да вот он и идет, лих на помине!

Действительно, по Сорочьей улице, что вела к красивой деревянной церкви, торопливо шел отец Серафим. Он был молод, с красивым округлым лицом, редкой, слегка вьющейся бородой и ласковыми карими глазами. Отец Серафим только два года назад закончил семинарию в Сергиевом Посаде, и сам приехал в Зеленодольскую общину, сменив почившего отца Анофрия. Несмотря на добродушную внешность и мягкий тихий голос отец Серафим обладал твердым, непреклонным характером, и не раз вступал в споры с главой общины, отстаивая свою точку зрения.

Толпа расступилась перед отцом Серафимом. Тот с дружеской улыбкой благословил всех собравшихся, а затем обратил свой кроткий взгляд на Пахаря. Глава общины насупился, предчувствуя нелегкий разговор.

– О чем шумите, миряне? – с улыбкою спросил священник.

В толпе разом заговорили почти все женщины. Отец Серафим пользовался у них особой любовью и доверием, они наперебой ходили к нему исповедаться, и потому священник был всегда в курсе всех дел общины. Порой Пахарю казалось, что это даже вредит их общему делу.

Отец Серафим быстро уяснил создавшуюся ситуацию. Улыбка его чуть угасла и он обратил укоризненный взгляд на двух парней, что продолжали стоять на коленях.

– Ну что же вы так, молодые люди? – грустно вопросил он. – Почему пренебрегли своим долгом, и впали в грех пьянства? Нехорошо, очень нехорошо. Не случайно редко вижу вас обоих в церкви, разве только по большим праздникам… Слово божье могло бы вразумить вас, отвратить от безумств, увы, свойственным молодости. А ты, Федор Игнатьевич, что стоишь такой смурный да виноватый?

Хитрый старик словно ждал этих слов. Он ринулся к попу и, рухнув перед ним на колени, начал истово креститься:

– Прости, батюшка, бес попутал меня на старости лет! Как умерла прошлой зимой моя Марфа, одиночество стало грызть меня, словно волк. Вот я и вспомнил, что на чердаке лежит виноделательный аппарат, который я привез из-под Ростова… А тут нам как назло раздали за трудодни зарплату натурой: картошкой, зерном, свеклой сахарной… Вот я и не выдержал, поддался дьявольскому соблазну! А под вечер эти двое парней заявились, на холод да на дождь жалуясь… Вот я от доброты своей и согрел их чаркой-другой вина. А как они добрались до бутылей, что спрятаны были в сенях, и сам не знаю…

Евдоким поднял голову и с удивлением воззрился на старика.

– Ну и дела! – сипло воскликнул он. – Ты ври дядя, да не завирайся. Выходит, это мы с Игорьком к тебе по своей воле пришли, а не ты нас сманивал? Как прослышал, что нам бригадир премию большую выдал, так сразу и прилип со своим самогоном и разными разговорами…