Где, красуясь, единица
С выходным звала проститься.
Сердце бешено стучит,
Я молчу, отец молчит.
Что тут скажешь, стало явным
То, что тайна не хранит.
Видно, днем я зря старался,
Мыл посуду, убирался:
Ничего не помогло,
Наказали все равно.
Не зевай!
Решил в пример себе я взять
Прикрыв рукою рот зевать.
К конечной цели этих тем —
Не открывая рта совсем.
Зевать решил начать с утра.
Чтоб скуку лень не нагнала,
Попозже лечь, пораньше встать —
Так натуральнее зевать.
Проснулся рано, бодро встал,
Час тренировочно зевал.
К обеду, мышцы разогрев,
Зевал, как африканский лев.
Часам к шести зевал на раз.
И даже не прищурив глаз.
И в сторону, и вниз зевал
И даже рта не открывал!
Когда смеркалось, шёл я спать.
Собой доволен – что сказать?
Но как же сильно я устал,
Ведь целый день я прозевал.
В «Детском мире»
В «Детском мире», в магазине,
Широко расставив лапы,
Заскучав в большой витрине,
Ждет медведь меня и папу.
Снежно-белый, с черным носом,
Только вот не говорящий,
На меня глядит с вопросом:
«Правда я как настоящий?»
Удивительно похожий,
У него из меха ушки.
«Ах, какой же он хороший», —
Восхищаются игрушки.
Рыбкин зонт
Подарили рыбке зонт
В день её рождения.
Не спросили только вот
Рыбкиное мнение.
Разноцветный зонт, большой,
С бантиком на ручке.
А на небе над водой
Ни единой тучки.
Ходит рыбка под зонтом
В дождливом настроении
И, хватая воду ртом,
Молвит с сожалением:
«Ну какой в подарке прок?
Он красив, не спорю.
Только не возьму я в толк:
Что с ним делать в море?
Вы купите лучше мне
Красные сапожки,
Чтобы я на самом дне
Не мочила ножки».
Казакевич Михаэль
Поэт. Держит перо уже два года и до сих пор ещё не высох. Пишет о том, что видит, правду и только правду. Любит критику, но не критиков. Характер весёлый, уравновешенный, спокойный. В неволе грустит, но пишет лучше. Хорош на десерт.
Отпусти мой народ
Цель любви – стать рабом
…Я прошу тебя грустно по просьбе Святого…
Непонятен пусть смысл – велики чудеса.
И не страх во мне – дрожь от сурового слова.
Птицы слов надо мною, снова болью слеза.
Отпусти мой народ! Не для глупой свободы,
Но для счастья последнего рабства, и вот
Все мы Бога рабы, фараон. Дети Бога.
Мной с тобой говорят. Слушай слово Его.
Человек – верх творенья божественной мысли.
Есть у жизней мечты, пусть доходят мольбы.
А любовь – то не подвиг заоблачной выси.
Суть любви – стать рабом добровольной судьбы.
Навсегда мы рабы! Но мы встали, готовы
Не убить, а забыть ямы царской тюрьмы.
Высоко летят птицы, и правдой суровой
Закрывают собою свет солнца они.
На Египет спускается тьма, очищая
Ежедневную ложь фараоновых СМИ.
И во тьме вспыхнет свет, позовёт, увлекая
Счастьем высшего рабства до сих пор в наши дни.
Последний романтик
Последний романтик вам пишет романы.
Там в рубище принц, а на троне, глянь, нищий.
Там ветер играет надеждою пьяной.
Там пеплом любовь на родном пепелище.
Там чувством несмелым (чудес не бывает)
Крадётся вдоль стен без дверей и без окон
Последнее счастье последним трамваем.
Клубок из молитв не распутан, растрёпан.
Он мастер прилежный и очень надёжный.
Не верить его невозможно работе.
И жизней сюжет вдруг раскрутится сложный.
И пули не смогут, ведь порох подмочен.
Подмочен слезою из глаз ваших красных.
Никто не заметит – так часто бывает.
Так плачьте, пожалуйста, станьте прекрасны.
Последняя пуля пусть не убивает.
Пишите романы своею судьбою,
Где нищий на троне вцепился в корону.
Пусть будет сюжет для нас сложен с тобою,
Пусть принц покидает надежд оборону.
Королева души
Каравеллой вдаль от старого причала,
Королевой лишь одной моей души,
Картой смелой, в жизнь дорогой без начала —