– Если угодно, граф, могу вас познакомить с автором.

– Он не обидится, что вы раскрываете его инкогнито? Вероятно, у него были причины издать роман в Голландии, к тому же анонимно?

– О, это давно уже не секрет. Барону де Монтескье незачем скрываться: если излагать смелые мысли изящно и весело – никто не сочтет книгу опасной. Буквально на днях король назначил ему пенсию в триста семьдесят пять ливров.

– Что, за эту сатиру?

– Ну, Его Величество не обязан отчитываться, за что. Скорее всего, он и в глаза не видел сию книгу: хотя король объявлен совершеннолетним, круг его чтения определяет воспитатель аббат Флери.

– Понятно: значит, у барона нашлись почитатели, стоящие близко к трону.

– Вы совершенно правы.

В доме Шарля Эно, президента палаты расследований Парижского парламента и талантливого литератора, атмосфера отличалась от дамских салонов. Здесь бывали почти исключительно мужчины, как правило – с серьезными умственными интересами. Несколькими месяцами позже сии собрания стали проводить в определенные часы по субботам и называть, в английской манере, клуб Антресоль. Из моих старых знакомых, завсегдатаем мансарды на Вандомской площади был виконт Болингброк, получивший прощение от короля Георга, но не вернувший прежнего политического влияния. Теперь он Лондон чередовал с Парижем. Сходство наших с ним житейских ситуаций способствовало укреплению дружбы. Большинство гостей президента были очень молоды, и я, пожалуй, впервые ощутил опасение отстать от быстротекущей умственной жизни. Впрочем, Сен-Пьер, двадцатью годами старше меня, казался самым неукротимым из всех юношей.

Рассуждая о государственном устройстве, автор «Персидских писем» однажды удивил меня суждением, что Салический кодекс в некоторых отношениях выше римского права. Не будучи юристом, я тем не менее решительно вступился за Юстиниана против Хлодвига. Барон возразил:

– Завоевателей Галлии нельзя считать варварами в полном смысле: их закон свидетельствует, что не только знать, но и простолюдины пользовались у франков немалой свободой. Римляне утратили этот дар богов; полагаю, именно потому империя пала.

– Вполне возможно. Такой колосс не мог быть побежден внешней силой – только внутренней слабостью.

– Скажите, граф, а российское государство тоже родилось из завоевания, как большинство европейских, или сложилось иначе?

Я задумался.

– Изначальная русская история темна и баснословна. Что касается Московского княжества, оно обязано своим величием завоевателям-татарам.

– Какой резон усиливать врага?

– Дело в том, что московские князья показали себя самыми верными рабами татарских ханов. За это им были переданы обязанности по сбору дани. Выгода взаимная: припугнув татарами, из народа можно было выжать несравненно больше, чем без них. Какая часть денег действительно попадала в Орду, мне неизвестно.

Присутствующие сдержанно улыбнулись: отец хозяина дома, довольно бодрый еще старик, был генеральным откупщиком. Кто-то попытался домыслить за меня:

– Следовательно, цари освободились от азиатского владычества, поскольку не захотели делиться добычей…

– Можно сказать и так. Когда междоусобицы ослабили прежних хозяев, Москва отказалась платить. Понадобились столетия войн, чтобы добиться этого на деле. Старинное пресмыкательство великих князей перед татарами изгладилось из памяти. Но склад государства не изменился. Иногда создается впечатление: русская знать билась с иноземными захватчиками только затем, чтобы занять их место в отношении к простому народу.

– И как вы полагаете, граф, сможет ли эта страна когда-нибудь усвоить европейские принципы права?