Стук во входную дверь отвлек Непеняя Зазеркальевича от продолжения фантазии: он размышлял, укладывать ли в чемодан злополучный снимок. Сердце ухнуло и затаилось, точно прислушивалось вместе с Сударым. Стук повторился, и был он громок и настойчив, хотя, пожалуй, не свидетельствовал о намерении стучащего, если ему не откроют, выломать дверь.

Сударый положил снимок на полку, взял-таки рапиру и спустился вниз.

– Кто там?

– Открывайте, господин оптограф, это я, Молчунов! – послышалось снаружи. – Да снимите руку с эфеса, ежели вы при оружии, кровопролития не будет. Я намерен поблагодарить вас за чудесный портрет! Ну отворяйте же, чего боитесь?

Пожалуй, именно последним словом он и заставил Сударого открыть. Молчунов был в изрядном подпитии и потрясал початой бутылкой.

– Вы и впрямь кудесник, я и надеяться не мог на такой эффект! – воскликнул он, шагнул через порог и панибратски хлопнул Сударого по плечу. – Что за портрет! Э, да вы и впрямь вооружи…

Договорить он не успел: за его спиной мелькнула тень, сильный толчок опрокинул его на Сударого, и они оба упали. В дверном проеме возникли две фигуры в черных масках. Оптограф сбросил с себя работника губернаторской канцелярии, однако драгоценные мгновения были потеряны, и встать на ноги ему уже не дали. Короткий и сильный удар по голове опрокинул его в беспамятство.

Сударый пришел в себя, еще пока его волокли, но сил к сопротивлению у него не было. Его втащили в студию и прикрутили кусками веревки к стулу с высокой спинкой. Один из нападавших вдруг обернулся к другому и рявкнул голосом Захапа Нахаповича:

– Я уже говорил: не подходи ко мне со спины!

– Да ты что, брат, и правда веришь этой лживой карикатуре? – воскликнул второй налетчик голосом (кто бы сомневался) Прокрута Нахаповича.

– Как ты мог подумать, брат? Но за спиной не стой. Лучше принеси сюда Незагроша. Итак, господин кудесник, теперь поговорим спокойно, – обратился к Сударому Захап, снимая маску. Даже при слабом освещении единственного горевшего в студии кристалла было видно, что на щеках у него темнеют следы пощечин. – Может, попробуете объяснить, что за мерзость я получил за свои деньги?

– Портрет, выполненный по новейшей методе, – произнес сквозь стиснутые зубы Сударый. – В точности то, что просили.

– А я думаю, что ты, мерзавец, взял мои деньги, а потом принял заказ от вот этого негодяя! – воскликнул Захап, указывая на волочимого Прокрутом Молчунова.

– Верно! – подхватил Прокрут, бросая слабо шевелившегося зятя на пол. – Я видел, как ты в его повозку садился!

– А сами вы что у алхимической лавки делали? – осведомился Сударый.

– И правда, что ты там делал? – повернулся к брату Захап. – Тоже хотел особый заказ разместить? Я тебе еще все припомню, – туманно пообещал он, разумея, видимо, что-то из увиденного на портрете. – Но сначала ты, кудесник, ты мне ответишь за эту мерзкую картину…

Сударый напрягся. Толком испугаться он не успел, слишком быстро все произошло, да и не укладывалось в голове, чтобы два человека из высшего общества, в руках которых и власть, и деньги, и влияние, решились на грязную физическую расправу. Но в тот миг, когда оба Рукомоева вынули из карманов складные ножи, он ясно осознал серьезность их намерений. Потому они и пришли лично, без слуг, да еще в этих дурацких карнавальных масках с блесточками, чтобы сделать все без свидетелей.

Сталь сверкнула в тусклом свете кристалла и вдруг выпала из руки старшего Рукомоева. Стремительная серая молния пролетела между связанным оптографом и высокопоставленными преступниками. Два удара – и оба растянулись на полу. Молния замерла над поверженными врагами, и только теперь Сударый сумел ее рассмотреть.