Вошли в кабинет, и девушка стала осматриваться. Но не с восхищением, знаю, что она видела роскошь. Успела пожить в ней. Она смотрела с простым женским интересом.

- Присаживайся на диван, - предложил, когда она стала переминаться с ноги на ногу.

- Спасибо.

Вот вроде бы и волнуется, и в тоже время спокойна и уверенна в себе.

Мария расставила нам чай и удалилась.

Сидели не шелохнувшись. Я смотрел на нее, и не знаю почему не мог оторвать взгляд. Словно пропадал в ее бездонных глазах. О, да, они определенно затягивали.

Кажется, мы оба даже не дышали. Эмма быстро пришла в себя и направила весь свой интерес печенью с чаем, за что я был ей благодарен.

- Ты сказал, что… ты, - пытается подобрать слова.

- Сказал. В то время, когда болезнь прогрессировала мы с отцом, не находили себе места. И рядом друг с другом между нами вырастала словно стена ненависти. От того, что мы теряем ее. Вот она задорная, веселая и улыбчивая, как девчонка. А потом… бах… и уже другая. Она боролась. Старалась бороться, не верила в иной исход. И заразила нас этой уверенностью. Может быть где-то на подсознательном уровне мелькали мысли, что все бесполезно, но все же мы думали, что будет иначе.

Закрываю глаза, в попытке отогнать тот образ матери, когда перестала быть похожа на себя и чувствую прикосновение к руке. Легкое, невесомое. Будто бабочка, случайно пролетая мимо задела крылом.

Переворачиваю ладонь и скрепляю наши руки, переплетая наши пальцы. Смотрю на этот замок и перевожу взгляд на нее. Улыбается, еле заметно и гладит подушечкой большого пальца мою кожу.

Сглатываю и перевожу дыхание.

- Мы боялись. Я боялся. Знал, что в любой момент приду домой, а ее там не будет. И однажды просто взял, и поехал в клуб с одним другом. Он часто баловался всяким дерьмом. Предлагал мне, но я умел веселиться и с трезвой головой. В тот раз не отказался. Накрыло так, что все забыл. Напряжение тех месяцев отпустило, и я понял, что мне это нравится. Что кокс помогает мне справиться. Потом был второй раз, третий… а после я уже сам купил. Там же было толпа сучек, готовых на все за бабки или просто от желания нюхнуть порошка. Ссоры с отцом стали чаще. Я перестал стесняться в выражениях. Знал, что неправ, что мама не заслужила подобного от нас двоих, но я уже не хотел просто сидеть как он и ждать. Я говорил себе одно и то же, каждый раз выходя из дома, что я просто устал. И до сих пор не могу ответить себе на вопрос «От чего я тогда устал?». А еще, я потерял столько времени, которое мог провести с ней, находясь под кайфом, или в компании тех, кто был рядом, потому что у меня есть деньги или потому, что они просто погрязли в этом и тянут за собой меня, а я не сопротивляюсь.

Воспоминания давили на меня таким комом угрызений, стыда, что захотелось вновь скрыться от посторонних глаз.

Но не стал. Продолжал сидеть и пялиться в одну точку, прокручивая каждый день тех месяцев. Самых страшных в моей жизни.

- А, как ты… как смог побороть все это?

- Я втянулся, Эмма. Меня засосало, так быстро, что я бы не выпутался сам, я в этом уверен. Мне помог отец. Однажды, когда мама уже лежала на ИВЛ, я пришел к ней в больницу, готовый скорее уйти. Отец остановил меня и сказал два предложения, как я понял, это были ее слова: «Она думала, что ты ее любишь! Думала, что была хорошей матерью». Да, эти слова до сих пор звучат проклятым эхом в голове, напоминая мне о том, насколько хреновый я сын. Я бросил ее тогда, когда был обязан быть рядом. А она до последнего думала о том, что я ее не любил.