* * *
Только поздним вечером я вернулась в гостиницу у метро Вольтер в состоянии вчерашней меренги на прилавке кондитерской – с остатками сценического макияжа; со взбитыми в пышную пену эмоциями и крошками мыслей. Неужели это со мной происходит?! И, кажется, я – уже не очень-то я...
На самом деле Дамира Сабиева не сидит по два часа в кресле гримёрной под властными кистями стилиста, который не говорит по-русски; не выходит под камеры в платье и украшениях "любимой супруги царской". Не позирует томно, сурово, не убегает от брызг импровизированного фонтана и не смеётся по велению кудрявого толстяка – того самого, что разговаривал в Лувре с Финном.
Вокруг меня кружились двое дюжих операторов, похожие на викингов, пока полный господин, представившийся как мсьё Фёдор, следил за мной в мониторы. Делал он это с хищной страстью и азартом, как камышовый кот из засады. От него было немного не по себе, впрочем, как и от всего происходящего.
Я уже успела устать, когда в студию приехала мадам Беттарид. Внезапно скаредная на дружелюбие, она села рядом с режиссёром, и всё началось по новой: улыбки, позы, взгляды. Казалось, что у меня резиновое лицо...
«C'est bon. Parfait. Super!» – говорили они.
И моего французского хватало понять, что дела идут неплохо.
Я старалась, я же по натуре отличница... Вспомнился совет, прочитанный в соцсетях: «Фотографируясь, думайте о чём-то, а лучше о ком-то, чтобы взгляд был не пустой!» Я думала о Финне, оборачивалась на любого вошедшего. Современная студия была настоящим заводом по производству кино с кирпичной кладкой и высоченными окнами, затянутыми плотными римскими шторами. Я скользила взглядом по постерам звёзд и ловила себя на мысли, что не люблю попсу.

* * *
Наконец, пробы закончились, и я добралась до гостиницы. Поднялась по винтовой лестнице, цепляясь от усталости за перила, как пьяный гасконец. Поднесла ключ к двери в надежде сбросить чёртовы каблуки. Раздался звонок.
– Привет! – услышала я бархатный голос, от которого у меня приятной волной пробежали мурашки по спине.
– Привет! – произнесла я легко и независимо, будто только что не умирала от усталости.
– Решил послушать тебя снова. Зачем ждать до утра?
– Послушал? – улыбнулась я.
– Недостаточно. Прогуляемся?
– Лувр уже закрыт.
– Сегодня я провёл достаточно времени в Египетском зале, чтобы не заглядывать туда ещё пару жизней.
– То есть ты приходил?
– Если бы ты пришла, ты бы знала об этом.
– Утро – понятие растяжимое, – рассмеялась я, краем уха слыша странное журчание.
– Поэтому к чертям утро! Я хочу видеть тебя сейчас! К тому же у меня есть что-то для тебя.
Настойчивость Финна грела моё женское самолюбие, хотелось немедленно согласиться, но я взглянула себе под ноги и взвизгнула: я стояла в луже воды!
– Что случилось? – спросил Финн.
– Не знаю... Сейчас...
Я открыла дверь в номер. На меня хлынул поток воды. К порожку подплыл розовый носок, оставленный у кровати на полу. Вода продолжала течь из крана над допотопной раковиной, переливаясь через край на пол. Чемодан с вещами грузно квасился на размокшем ковре, подобно бегемоту, а туфли...
– О нет! – вскрикнула я и бросилась закрывать кран.
Твёрдой рукой прокрутила вентиль до упора. Метал издал сиплую отрыжку и замолк. Мои пальцы задрожали: сток был забит стопкой ватных дисков, выпавших из пакета, лежащего на хлипкой полочке.
– Но как же... – вырвалось у меня. – Откуда потоп?! Я же вообще здесь утром водой не пользовалась!
– Адрес! – рявкнул Финн. – Где ты?
Я на автомате произнесла.