– Ну так и открывали бы, – я пожал плечами. – Ежели память мне не отшибло, хозяин должен к танцам гостей зазвать.

– Так ведь это… никак нельзя мне полонез в первых рядах.

– Это почему еще? – я невольно нахмурился. Левенвольде и при настоящем Петре на волоске находился, сильно почему-то юный император невзлюбил его. Как бы не замыслил чего совместно с братцем и Аннушкой, которая уже вся извелась в Курляндии своей, все приглашение на царствование ждет.

– Так ведь мне еще припозднившихся гостей встречать да до забав провожать, что каждому по нраву…

Ну ладно, выслужиться хочет, это понятно. Засчитаем прогиб, а то всю ночь здесь возле дверей простоим, непонятно что изображая.

Елизавета ждала меня, прохаживаясь у дверей бальной залы.

– Петруша, ну наконец-то, – она всплеснула руками и тут же повисла на мне, прижавшись полуобнаженной грудью к плечу. У меня аж мурашки по коже побежали. Так, пора заканчивать свой целибат, он в таком возрасте до добра точно не доведет.

– Спешил как мог, Лиза, но дела, сама понимаешь, – решительно отодвинул ее от себя. Не нужны мне такие проблемы. Хоть и тетка она мне так, троюродная, но лишний раз давать повод тем, кто в поддержку Остермана про наш брак с Лизой заговаривают, нет уж. Я ведь и Бутурлина ей вернул, когда Миниха с Долгоруким отправлял, только что-то она к нему, похоже, охладела уже. Ничего, другого охмурит, ей не впервой.

На ассамблеях докладывать о гостях было не принято, поэтому мы вошли, как только объявили полонез.

Полонез – это как пробежка по кругу на выставках собак. Себя показать, других посмотреть. Женщинам килограммами камней сверкнуть, а мужичкам сверкнуть дамами в драгоценностях. Мы с Лизаветой шли первыми, я кланялся в нужных местах, но особого удовольствия от танца не получал.

Наконец этот первый, самый торжественный танец закончился. Я поклонился Лизке, поцеловал кончики ее пальчиков и сплавил проходящему мимо офицеру. По-моему, это был Нарышкин, но который – я даже не разглядел.

Так случилось, что я не отошел от танцевальной зоны, и как-то так само собой получилось, что меня взяли в оборот аллеманда. Музыка заиграла, и я сделал шаг вперед, только сейчас разглядев свою партнершу. Ею оказалась Джейн Рондо, жена уже второго английского консула. То есть сначала он был помощником, но, когда старый внезапно скопытился, Рондо досталась и должность, и жена. Наши руки почти соприкоснулись, и я увидел, как она стрельнула в меня глазами из-под густых ресниц и провела кончиком языка по губам. Совершенно мимолетные движения, но, черт меня побери, если она не пытается меня соблазнить. Другой вопрос, зачем ей это вообще доспелось?

– Вы прекрасно танцуете, ваше императорское величество, – проворковала Джейн, когда мы с ней в очередной раз сблизились.

– Вы тоже очень грациозны, мадам…

Танец развел нас в стороны, а когда мы снова встретились и медленно пошли по кругу, я решил спросить ее прямо о тех знаках, что она мне подавала. Благо говорили мы по-английски, а в этом зале мало было людей, знакомых с языком Шекспира.

– Вы пытаетесь меня соблазнить?

– А вы весьма прямолинейны, ваше императорское величество, – она присела, склонив голову в реверансе, и я имел возможность увидеть весьма и весьма красивую грудь в глубоком вырезе бального платья.

– Вы мне это уже однажды говорили, – я подал ей руку, и мы пошли по кругу. Это был единственный момент в танце, когда руки партнеров соприкасались. Время было такое. Любое прикосновение считалось намеком на сексуальность. – Но так и не ответили, хорошо это или плохо?