Сложную проблему почти для всех государств Востока представляли кочевники и горцы. История Востока неоднократно прерывалась и даже обращалась вспять нашествиями кочевых народов, приводивших к разрушению производительных сил, опустошению гигантских территорий, гибели населения. Именно таковы были гигантские вторжения гуннов в III в. и монголов в XIII в., пришедших из Азии в Европу. Исключением, пожалуй, были арабы, распространившиеся от юга Франции до севера Индии, но, как правило, не столько разрушавшие экономику и культуру завоеванных стран, сколько поставившие их себе на службу и создавшие на этой основе замечательную цивилизацию. Впрочем, и в рамках этой арабо-исламской цивилизации совершались движения огромных масс кочевников, имевшие разрушительные последствия. К XVI в. таких нашествий уже не было. Однако само наличие кочевого элемента в любом восточном обществе способствовало его нестабильности. Связанные со скотоводством и перманентной войной за пастбища и скудные в условиях пустынь и степей жизненные блага, отличные военные профессионалы с рождения, кочевники, жившие по законам патриархальной военной демократии, обычно презирали оседлое население, считали его «податным быдлом», способным лишь платить налоги. Вместе с тем они, как правило, завидовали богатству оседлых жителей, особенно горожан, и навязывали им свое «покровительство» и «защиту». Для властей кочевники обычно были наиболее беспокойной частью населения, упрямо старавшейся жить по своим правилам и способной на непредсказуемые перемещения и быстро вспыхивавшие мятежи.

Не менее трудно складывались отношения властей с горцами, которые также жили патриархальными общинами, племенами и кланами, редко когда признавали над собой чью-либо власть и отличались еще большей воинственностью, чем кочевники. Берберы Магриба, курды Ближнего Востока, черкесы и чеченцы Северного Кавказа, йеменцы, афганцы и другие горцы Востока ревниво оберегали свои порядки и обычаи, свой образ жизни и социальный быт. Власти старались по возможности не вмешиваться в их дела, опасаясь их вошедшей в поговорку непокорности. В связи с этим горцы, как и кочевники, фактически сохраняли свой уклад жизни, свои культурно-лингвистические и бытовые особенности, представляя внутри обществ тех государств, в которые они входили, специфические социумы со своей структурой, традициями, внутренними отношениями и механизмами самоуправления, со своим фольклором, преданиями и менталитетом.

Такое положение способствовало еще большей социокультурной и иной дифференциации населения Востока, ибо, помимо классового, группового, этнического (в том числе на племена и кланы), религиозного деления населения, большое значение приобретало и его региональное размещение. Жители разных регионов и областей (морского побережья или речных долин, горных ущелий или оазисов, плодоносных или безводных равнин), даже не отличаясь друг от друга по культуре, языку и подданству, отличались по образу жизни и типу хозяйства, а также – по тяготению либо к крупным городам (обычно – центрам политической и религиозной власти), либо – к оплотам горцев и стойбищам кочевников (как правило, настроенных оппозиционно).

Перемещения кочевых племен, вызванные чисто природными факторами (пересыханием рек, истощением пастбищ, болезнями, засухой и т. п.), иногда сопровождались дезурбанизацией ранее процветавших районов, сменой ландшафта и населения. К этому же вели войны и эпидемии. Но в целом к XVI в. такие явления были редки. Более характерным для Востока того времени было закрепление за той или иной областью определенной экономической специализации, например – зернового хозяйства на равнинах, садоводства в горах, пальмоводства в оазисах, ремесел и торговли – в городах, скотоводства – в степных и пустынных районах. Длительное сохранение этой специализации сопровождалось и консервацией соответствующих профессий в руках жителей конкретной области. Таким образом, разделение труда по этническому, конфессиональному и иному традиционному признаку дополнялось еще и региональной дифференциацией, что усиливало хозяйственные барьеры между регионами и земляческие связи внутри каждого из них.