– Ты что там делаешь?

Но этот – не Герхард.

– Ну? – настаивал Ханс-Юрген.

– Вычерпываю… Завтра я должен вернуть лодку Брюггеману. Брат Герхард поможет мне спустить ее на воду…

– Герхард? Так это Герхард здесь был?

Сальвестро кивнул, и это почему-то привело Ханса-Юргена в дурное настроение, он отодвинул Сальвестро в сторону и скрылся в том же направлении, что и его враг.

Черпаем. Выплескиваем. Черпаем. Выплескиваем. Черпаем. Выплескиваем…

Когда дурно пахнущей воды оставалось не больше чем на три пальца, Сальвестро удалось накренить лодку, и остатки Лодочного моря соединились с маленьким рукотворным болотом. Уже почти стемнело. Позже начался дождь.

Ночью в монастыре поднялась какая-то суета, кто-то что-то выкрикнул, и этого оказалось достаточно, чтобы обитатели чулана, привыкшие к тишине, проснулись. Потом до них донеслись уже более приглушенные голоса неподалеку от чулана. Сальвестро показалось, будто кто-то спросил: «Сколько еще ждать?» – и чей-то голос ответил: «Недолго уже. Завтра». Затем голоса смолкли, словно кто-то показал на дверь чулана: мол, осторожно. Послышались удаляющиеся шаги. Один из голосов явно принадлежал Герхарду.

И настало завтра. Монахи толпились в ограде монастыря, разбивались на кучки, кто-то переходил от одной кучки к другой. Некоторые оборачивались на Сальвестро, но и только – он не вызывал интереса. Монахи перешептывались – голова к голове, руки на плечах собеседника. Все были напряжены, возбуждены. Мимо него прошмыгнул один из послушников, Вульф, за ним бежал Вольф, и Сальвестро успел схватить его за рукав:

– Что происходит?

– Настоятель, – ответил побледневший Вольф.

– Он умирает, – добавил замыкавший шествие Вильф; глаза его были красными.

Троица поспешила прочь. Послышались крики, и все повернули головы в ту сторону. С другого конца двора, сопровождаемый Ханно – лицо у того раскраснелось от ярости, – спешил Герхард. Их мгновенно окружили другие монахи, но – нет-нет, пока еще нет! – отмахивался Герхард, жесты которого были вполне понятны. Сальвестро повернулся и ушел назад, в кладовку.

Миновал полдень. Даже Бернардо почувствовал, что происходит нечто странное, и собрался пойти на разведку. «А откуда они знают?» – спросил он, когда Сальвестро объяснил ему, что настоятель при смерти. Сальвестро не знал, что ответить, и, вспомнив Прато, сказал, что и ему самому лучше умереть здесь, на острове, где он родился, чем на овечьем рынке, превращенном в бойню. И тогда Бернардо осведомился: а какая разница? Он был мастером задавать такие вопросы. Какая разница? Мертвый – это мертвый. И все тут. Прошел еще час, и Сальвестро начал думать, что вряд ли сегодня удастся вернуть лодку, как вдруг в дверь просунул голову один из молодых монахов, имени которого он не знал. Монах сообщил, что братья Герхард, Ханно и Георг уже ждут и ему лучше поторопиться.

– Готовы?

– Нет.

– Подождите…

– Раз, два…

– Ннннн… Нет!

– Вот так?

– Опускай.

– О-о-ох.

– У-у-ух.

– …Три!

Сидя в лодке, Сальвестро смотрел на удаляющиеся спины монахов. Над ним тихо раскачивалась мачта. Он взялся за весла и начал выводить лодку в открытое море. Вскоре он был уже в пятидесяти ярдах от берега; лодку качало сильнее, чем когда-либо, насколько он помнил. Отсюда монастырь казался грудой цемента и серых камней, а церковь представлялась черной раной в ее середине. Орудуя одним веслом, он пытался повернуть на северо-запад, но лодка упиралась, не слушалась.

До него донесся вопль:

– Ты это куда?

Крик повторился вновь, в нем звучала все та же растерянность. Голос Бернардо. Он налег на весла: раз-два, раз-два… Когда лодку стащили к воде, Герхард похлопал Сальвестро по спине, но Ханно и Георг на него даже не смотрели – они вообще избегали его взгляда.