– Отрабатываешь на мне уроки логики и риторики? В принципе ты можешь убить Гедимина и вырезать его сыновей.

– С чего вдруг столь щедрое разрешение?

– Его экспансия закончена, вскоре он погибнет, а наследники достаточно быстро поубивают друг дружку или сбегут в Москву.

– Хочешь сказать, что Гедимин русский? – удивился Норманн.

– Сейчас нет такого понятия, от Оки до Балтийского моря простираются земли славов.

– Вообще-то это Русь, – не согласился Норманн.

– Персидские торговцы оставили много путевых заметок, так вот, с восьмого века от Каспия до Оки простиралась территория под названием Артания, а дальше на запад – Славия.

– Можешь сослаться на письменные источники?

– Легко, тебе распечатать копии с дневников ибн Фадлана или Ал-Джанхани?

– Заодно обучишь персидскому языку. Кстати, в заметках названы города?

– Ты знаешь, эта часть почти полностью утеряна, остались описания двух городов, Ладоги и Озерска.

– Давай вернемся к главному – ко мне подослали убийц! Я обязан достойно ответить! – серьезно сказал Норманн.

– Понимаю, – вздохнул Максим. – Ошмяны рядом с Минском, который сейчас называется Менск.

– Кого из сыновей можно отловить и «перевоспитать»?

– Самый младший и любимый – некий Ольгерд. Он трижды менял веру, вместе с крещением и перекрещением менялись имена. Сейчас обитает в приграничной крепостице.

– Можно ли поточнее? – Норманн провел ладонью по новой повязке и начал одеваться.

– Спроси у своих родственников. По историческим сведениям, Ольгерд женился на дочери витебского князя и получил удел рядом с Полоцким княжеством. После смерти тестя зятек силой захватил Витебск, убил прямых наследников, а жену отправил в монастырь.

Для четырнадцатого века подобный поворот событий был в порядке вещей. От Гибралтара до Балтийского моря правители разного уровня убивали своих соседей, друзей и родственников. Через пару десятков лет в Дании установится реальная королевская власть, а вместе с ней по Скандинавии покатится беспредел братоубийства.

Утром, прежде чем встать с кровати, Норманн долго прислушивался к своим внутренним ощущениям. Как ни странно, в груди не было никакой боли, если не считать давешнего неприятного чувства, порожденного посторонним вмешательством.

– Доброго утра, Андрей Федорович! – Монах, выполняющий роль сиделки, вкатил в палату столик с тазиком и ковшиком теплой воды.

– Завтрак здесь или спустимся вниз? – поинтересовался Норманн.

– Сейчас принесу топленого молочка с аквитанским сыром, а дальше – как лекарь скажет. – Монах аккуратно расправил уголки полотенца и быстренько вышел из палаты.

В процедурном кабинете князя поджидала толпа монахов-студиозов, которые сначала по очереди осмотрели заштопанную рану, затем с помощью слуховой трубочки долго вслушивались в работу поврежденного легкого. После прихода Максима начался консилиум, на котором вынесли единодушный вердикт: «Князь Андрей Федорович в постельном режиме не нуждается и может топать на все четыре стороны». Понятное дело, сказали не столь грубо, но примерно так. Причем никто не удосужился спросить сам объект о его самочувствии. Норманн недовольно посопел, покосился на горе-врачей и вернулся в палату, где его уже поджидали слуги с одеждой. Что же, коли так, нельзя показывать свою слабость, иначе пойдут всякие слухи. Он сделал несколько шагов по коридору в сторону своих комнат, но вовремя спохватился и позвал слугу.

– Хорст, сбегай к постельничему, принеси золота, я пошел в церковь.

Нельзя забывать о правилах этого мира! В двадцать первом веке удачу или поражение принято отмечать водкой, а в четырнадцатом веке по любому поводу шли в церковь. Обойди он храм стороной, обязательно пойдет нехороший шепоток, мол, нечистый помог избежать смерти. Виданное ли дело – один с малым плотницким топором побил полдюжины воинов, вооруженных луками и мечами! Норманн вышел на площадь и прогулочным шагом направился к храму Покрова Богородицы. Надо отдать должное мастерству Антонио, он не только сумел построить за два года великолепный собор, но и создал настоящий архитектурный ансамбль. Княжеский терем с палатами и казармами дополняли основную доминанту крепости и подчеркивали изящные, стремящиеся к небу линии.