Он посмотрел на неумолимую Табаско и сглотнул.

– Первые два раза прошли отлично. И они тогда такие, ну, давайте и третий раз, давайте третий, а главный говорит, что времени нет, но давайте займем позицию и, если что-то проедем, попробуем последний раз. Так что он занимает позицию, и мы тоже…

Он замолчал.

– Продолжай, – велел Утророжденный. Остальные, в том числе Табаско, зашикали на него. Даже Кевин. Чести их не поддержал. Только теперь он посмотрел в глаза Табаско.

– Потом мы услышали шум, – прошептал он, – я подумал, что это землетрясение, и чуть не обоссался. Почти. Я их всех видел внизу. Чуть не поджарился, пришлось раздеться, я всегда беру дополнительную термуху, как ты велишь, я же хороший мальчик, там жарко, как будто я рыба, которую в лодку вытащили. Мы были в масках, так что не задохнулись, даже я, они же профессионалы, но… но этот парень взял и прыгнул вниз. Я не знаю, чем он вообще думал, зачем. Чертов псих, вообще без головы, зачем он так…

Это звучало довольно бессвязно, и Нона не совсем поняла смысл, и у Чести вдруг как будто сдавило горло, и он замолчал, и никто не стал смеяться. Табаско подняла руку и погладила Чести по плечу. Это его успокоило, но он весь вспотел. От него пахло горячим зверьком.

– Мы подняли его, когда он подал сигнал. Вытащили сеть. – Чести заговорил спокойнее и размереннее: – Мы подняли, а у него ни хрена нет. Он говорит, пошли, уходим. Главный говорит, все в машину. И мы поднялись по трубам, дошли до машины, спрятали все, и я сел в машину. Сидел там с тем парнем, его босс был на рации, а парень ревел. Он взрослый же. Все говорил, что облажался, а босс спросил, кого мы бомбанули, а этот: «А я не знаю». И рассказал нам всю эту гребаную историю, говорит, он спустился, и это было реально сложно, прямо по вентиляционным трубам, чтобы достать кондей, охрененный, прямо как надо, а потом снял решетку и заглянул вниз в кузов, и сказал, что увидел…

Чести замолк. Дрожь пробежала по спине Ноны. Никто не поторопил Чести.

– Увидел людей без глаз.

– Да врет он, – неуверенно сказал Утророжденный.

Чести его проигнорировал.

– Он сказал, что у них глаза были сплошь белые. И что он двигался тихо, очень тихо, а эти люди… они все просто сидели… посмотрели наверх этими белыми глазами… одновременно… они смотрели на него. Он все время это повторял. Все время говорил: «Они видели меня, видели меня».

Потом он сказал уже более нормальным голосом:

– Он сказал, что в него начали стрелять, и он просигналил, чтобы его забрали. Босс велел ему успокоиться, а потом водитель сказал, что за нами следят… и этот чувак рыдал и извинялся как безумный, говорил, что втянул нас в какое-то дерьмо, и одна из старых куриц сказала: «Выкидывайте мальчишку», и они остановили машину, и подъехали два больших грузовика с ополчением, и…

Мгновение Чести не мог говорить. Все сидели рядом, дыша в унисон. Нона старалась подстроиться под дыхание Табаско, которая подстраивалась под Чести и Красавчика Руби, под Утророжденного и даже под Кевина. Все собрались в тесный потный кружок.

А потом нормальным, даже грубым голосом Чести сказал:

– А потом я рванул оттуда и ударился головой об столб, и у меня, наверное, мозг поврежден, так что ведите себя со мной хорошо.

Все это поняли. Нона взяла пустую веточку от ягод и сунула ее в рот. Ей хотелось что-нибудь жевать. Не есть, а чувствовать жесткий волокнистый стебелек между зубами. Утророжденный вдруг сказал:

– Ты сказал, наверное, штук сорок плохих слов.

– Ой, блин, заткнись, – ответил Чести.