Над ванной Эйприл заметила еще два отверстия. Эти были пошире, для длинных шурупов, которые глубоко входят в стену, чтобы удержать большое зеркало. Оно тоже исчезло. Но ведь в ванной не меняли мебель и не делали ремонт – значит, и зеркало, и шкафчик были сняты не для того, чтобы подкрасить выцветшее пятно или заменить треснувшую плитку. Водянисто-желтые стены, заляпанные высохшими мыльными брызгами, много лет никто не обновлял.

Вернувшись в коридор, Эйприл внимательно осмотрела длинные стены, тянувшиеся до дверей дальних комнат. Накануне проходное помещение удостоилось лишь беглого взгляда: было неприятно рассматривать их. Ее ужаснули грязные разводы и оборванные кое-где обои. Неужели Лилиан была настолько больна, так давно лишилась жизненных сил? Эйприл было трудно смириться с подобным зрелищем, поскольку она помнила, какой до абсурда аккуратной была бабушка Мэрилин и какой элегантной и изумительно ухоженной представала Лилиан на фотоснимках.

Мысль о таинственном исчезновении зеркал неприятно зудела в голове, пока Эйприл сознавала полное отсутствие каких-либо декоративных элементов на стенах квартиры. Ни единой картинки в рамочке, никаких украшений во всем коридоре. То же самое в кухне и в трех спальнях. Вчера она этого не заметила.

Но сейчас, чем пристальнее она разглядывала старые обои в захламленной прихожей и комнатах, тем чаще натыкалась на отверстия от шурупов и стальную фурнитуру, на которых крепились картины, зеркала, полочки, в какой-то момент снятые бабушкой и вынесенные из квартиры. Эйприл была уверена, что когда откроет коробки и чемоданы в спальнях, превращенных в кладовки, то не обнаружит там ни акварелей, ни морских набросков, ни охотничьих трофеев, ни картин маслом, ни чего-нибудь еще, чем Лилиан с Реджинальдом оживляли свое жилище.

Все это было убрано и не просто снято со стен, но вообще вынесено за порог. Стивен сказал, Лилиан была барахольщицей. За те годы, что он служил в доме, она не выбрасывала ничего. Значит, единственное место, где могут обнаружиться картины и зеркала, – чулан в подвале. Эйприл, нахмурившись, тронула маленький черный ключ, прицепленный к кольцу вместе с ключами от входных дверей.

– Миссис Лилиан ничего не выкидывала, – подтвердил Петр.

Он так ужасно потел. Пиджак, кажется, был ему невозможно мал, и налитое кровью лицо покрывала испарина. Эйприл пришла на ум сосиска для хот-дога, розоватое мясо которой просвечивает сквозь тонкую кожицу. И еще этот портье непрестанно болтал с такой наигранной веселостью, в которой не ощущалось ни живости, ни юмора. У Эйприл от вежливой улыбки уже болели мышцы, а он все раздражал ее бесконечными вопросами, в основном о деньгах, не давая возможности ответить.

– Может быть, у миссис Лилиан там хранится золото? Может, какая-нибудь коробка набита денежками? Тогда вам уже не придется покупать лотерейные билеты!

В итоге они все-таки спустились в подвал. К тому, что обслуживающий персонал называл «клетями». Из обители миллионеров, выстланной темными коврами, с дверьми из тикового дерева, тяжелыми занавесями и мраморными полами, они попали в преисподнюю, благополучно существующую под роскошным молчаливым верхним миром, которому она служила.

Здесь, внизу, тянулись крашеные цементные стены; неровные, в масляных пятнах и царапинах полы; кольца проводов и кабелей в изоляции свисали с потолка. Чернокожие уборщики медленно проходили с ведрами и бутылями чистящих средств, и в свете ламп их кожа казалась угольно-черной с багровым отливом. Надписи на стальных дверях предупреждали о высоком напряжении, громадный бойлер пыхтел, булькал и сотрясал бетонный пол под тонкими подошвами «конверсов» Эйприл. А дальше шли клети. Лабиринт темных кубических ячеек, набитых велосипедами, коробками и какими-то громоздкими предметами, скрытыми под слоем пыли. По отсеку на каждую квартиру. Эйприл понадеялась, что Петр оставит ее одну, когда отопрет клеть.