– Теперь ночи ждать не будем, – сказал он. – Теперь наоборот, сейчас надо идти, к реке. Там сегодня должно народу много быть – жарко, суббота. Сойдём за отдыхающих.

Лес в этих местах был обширный, но не густой. Часто прерывался большими светлыми полянами, холмами. Впрочем, был он и безлюден. Местный народ по грибы и ягоды ходил в другие, дальние боры, а наезжавшие к детям родители предпочитали прибрежный песок и прогретую воду неглубокой реки. Потому и проскользнули два человека незамеченными к опушке. В этом месте лес подходил к самой воде, берег зарос камышом, дно затянулось илом. Песчаные отмели, облюбованные народом под пляжи, мелькали вдалеке, а здесь было пустынно.

Шатун приказал раздеться до трусов. Из найденной в кустах мятой газеты соорудил себе пилотку. Шнурок же прикрыл свою бритую голову большим листом лопуха, свернув его в колпак. Теперь они походили на местных рыбаков-забулдыг, вышедших в выходной день на бережок не столько рыбку половить, сколько раздавить бутылку. Правда, у них были бледные, с синевой, тела. У местного люда кожа на солнце продубела. Только это наблюдение – для очень уж дотошного человека. А они лезть зазря на глаза никому не собирались. Хотя и рискнули: вышли на берег и сели в камышах у воды. Грело солнце, течением несло мимо травинки, в камышах чирикали птицы. Они болтали уставшими ногами в воде, расслабившись на несколько минут. Верхом, вдоль опушки, шла компания подростков с удочками. Из одного места они оказались видны ребятам. Но те, не обращая внимание на две фигуры у воды, прошли мимо. Однако Шатун заметил, что мальчишки дымили сигаретами. Толкнул локтем младшего:

– Заначь курева.

Шнурок выскользнул наверх, и Шатун услышал его весёлый говорок:

– Эй, пацаны! Одолжите коллегам-рыбачкам сигареты, уши пухнут!

Может, и не стоило привлекать внимание, но уловив лёгкий запах табачного дыма, Шатун на минуту перестал себя контролировать. Впрочем, всё обошлось, и скоро они на пару дымили – впервые за два дня.

– Нормально прошла проверочка, – елозил, скаля зубы, Шнурок. – Сопляки ничего не заподозрили.

Но Шатун молчал. Он сосредоточенно глядел вперёд. Широко разливаясь, река омывала несколько маленьких островков, заросших осокою. У одного из них – как раз напротив, – была причалена лодка. И всё то время, пока двое сидели у берега, ни у лодки, ни на самом островке никто не появлялся. Возможно, на другом краю, в осоке, сидел с удочкой рыбак… или ещё какой-нибудь хозяин у лодки должен быть. Но стояла тишина. Шнурок понял, куда смотрит главарь.

– Поедем, красотка, кататься, – пропел он, – давно я тебя поджидал!

– Тихо! – цыкнул на него Шатун. – Бери всю одежду и иди туда, за поворот. Если получится, поедем дальше на лодке.

– Во! Лучше не придумаешь! – восхитился младший. – Едут себе два ханырика-рыбачка…

– Если получится… – повторил Шатун. – Ну, иди!

Он вошёл в воду, нырнул и крупными саженями бесшумно поплыл к острову. Родился и жил он на берегу большой северной реки, плавал отлично. И очень скоро оказался у лодки. Взялся рукою за борт, заглянул. Пусто, только вёсла. Осторожно вошёл в осоку, остановился, и сквозь шелест ветра в остролистой траве прислушался. И услышал тихий стон. Казалось, даже сердце перестало стучать – так окаменел он, почуяв опасность. И опять пронёсся стон. Теперь Шатун разобрал: женский и… нет, не от боли. Верхняя губа его дернулась, – он уже понял в чём дело. Раздвигая ладонью осоку, он пошёл на звук, шаги были неслышные, звериные. И вот он увидел: на траве, утрамбованной телами, катались, словно боролись, двое. Поднятое вверх лицо девушки с закрытыми глазами, с полуоткрытым ртом, излучало страдание. Но такое сладостное это было страдание, что у мужчины остановилась кровь, и похолодело в животе. Девушка стонала, и с каждым новым стоном руки её сильнее сжимали плечи парня. Он был темноволос, обнажённая спина смугла, мускулиста… Их ноги сплелись, а тела двигались в одном ритме.