Бронзовая решетка соскользнула с его лба, и первое, что я увидел, – это его глаза, вернее, пустые глазницы, зияющие отверстия, в которые проник не нож хирурга, а, возможно, чьи-то пальцы, а затем острый царственный нос и, наконец, изогнутые, поджатые губы. Принц Роума.

– Ваше величество! – воскликнул я.

На его щеках засохли следы крови. Вокруг пустых глазниц блестела мазь. Вряд ли он испытывал боль, потому что он убил ее этими зелеными мазками, но та боль, которая пронзила меня, была невыносимой.

– Величества больше нет, – сказал он. – Помоги мне с маской! – Он дрожащими руками протянул мне маску. – Ее края следовало бы отогнуть. Они больно давят мне на щеки. Здесь и здесь…

Я быстро выполнил его просьбу, лишь бы не видеть его изуродованное лицо.

Он вернул маску на место.

– Теперь я Пилигрим, – тихо сказал он. – Роум остался без принца. Можешь выдать меня, если хочешь, Наблюдатель… или же помоги мне попасть в Перрис. Если я когда-нибудь верну себе власть, обещаю, тебя ждет щедрое вознаграждение.

– Я не предатель, – ответил я ему.

Мы молча продолжили путь. У меня не было желания вести с ним пустопорожние разговоры. Впереди нас ждало гнетущее путешествие в Перрис, но я счел своим долгом стать его поводырем. Я думал о Гормоне и о том, как хорошо он сдержал свои клятвы. Я также подумал об Авлуэле. Сто раз с моего языка был готов сорваться вопрос к низверженному принцу, как его наложница Воздухоплавательница пережила ночь поражения, но я так и не спросил его.

Сгущались сумерки, но на западе перед нами золотисто-красным светом все еще светило солнце. Внезапно над моей головой промелькнула тень. Я резко остановился и издал сдавленный крик удивления.

В вышине над мной парила Авлуэла. Ее кожа переливалась всеми цветами заката, ее крылья были расправлены во всю свою ширь, сияя всеми оттенками спектра. Она уже взмыла над землей как минимум на высоту в сто раз больше человеческого роста и все еще продолжала подниматься. Должно быть, я казался ей лишь крошечным пятнышком среди деревьев.

– Что такое? – спросил принц. – Что ты видишь?

– Ничего.

– Скажи мне, что ты видишь!

Я не мог его обмануть:

– Я вижу Воздухоплавательницу, ваше величество. Худенькую девушку высоко в воздухе.

– Значит, уже наступила ночь.

– Нет, – ответил я. – Солнце все еще стоит над горизонтом.

– Но как такое возможно? У нее могут быть только ночные крылья. Солнце швырнет ее на землю.

Я медлил с ответом. Я не решался объяснить ему, почему Авлуэла летела днем, хотя у нее имелись только ночные крылья. Я не мог сказать принцу Роума, что рядом с ней, бескрылый, без усилий двигаясь по воздуху, летел захватчик Гормон, обнимая ее тонкие плечи, поддерживая ее, направляя, помогая ей противостоять давлению солнечного ветра. Я не мог сказать ему, что прямо над его головой с последней из его наложниц летел его заклятый враг.

– Итак? – потребовал он. – Как она летает днем?

– Я не знаю, – ответил я. – Для меня это загадка. В настоящее время мне многое непонятно.

Принца, похоже, мой ответ удовлетворил.

– Да, Наблюдатель. Есть много такого, чего никто из нас не в состоянии понять, – сказал он и вновь погрузился в молчание.

Мне страстно хотелось позвать Авлуэлу, но я знал: она не услышит меня. Ведя слепого принца, я двинулся дальше, навстречу закату и Перрису. В небе над нами Авлуэла и Гормон устремились вперед. Их силуэты резко выделялись на фоне последнего света угасающего дня, пока они не поднялись так высоко, что полностью исчезли из вида.

Странствовать с поверженным принцем нелегко. Он лишился глаз, но не гордости; слепота не научила его смирению. Он носил плащ и маску Пилигрима, но в его душе не было ни благодати, ни благочестия. Под маской он все еще оставался принцем Роума.