– От рака?

– Нет, – ответил Бобби. – От войны. Драк в баре. Стрельбы из автомобиля. Всей этой мерзости. Где у тебя ванна, Говард? Не то я сейчас лопну.

В ванной он не только надел футболку как положено, но и причесался… правда, привычным ему способом: смочил волосы под краном, а потом зачесал назад пальцами.

Затем он глянул на два стеклянных контейнера и объявил, что пчелы и осы вернулись в нормальное состояние.

– Хотя для осиного гнезда понятие «нормальное» неприменимо, Говард. Осы – общественные насекомые, такие же, как пчелы и муравьи, но в отличие от пчел, которые разумны практически всегда, и муравьев, которые изредка впадают в шизофрению, осы – полные и абсолютные безумцы. – Бобби улыбнулся. – Совсем как мы, старые, добрые Homo sap. – И он снял крышку с контейнера, в котором находились пчелы.

– Вот что я предлагаю, – начал я, натянуто улыбаясь. – Верни крышку на место и просто расскажи мне все. Наглядный показ оставь на потом. Я хочу сказать, владелец нашего дома – душка, но управляющий – здоровенная активная лесби. Которая курит сигары «Оди Перод» и весит на тридцать фунтов больше меня. Она…

– Тебе понравится, – продолжил Бобби, словно и не услышал меня: с этой его привычкой я сталкивался не реже, чем с десятипальцевым методом причесывания волос. Мог ли я его остановить? Разумеется, нет. Я слишком сильно радовался его возвращению. Думаю, даже тогда я знал: грядет что-то невообразимо ужасное, – но он буквально гипнотизировал меня, стоило мне провести с ним каких-то пять минут. Он был Люси, которая держала мяч и обещала: теперь взаправду, а я – Чарли Брауном, который бежал по полю, чтобы ударить по нему[10]. – Более того, вероятно, ты видел это раньше – на фотографиях, которые время от времени появляются в журналах, или в телевизионных документальных передачах о дикой природе. Ничего особенного, но кажется чем-то из ряда вон выходящим, потому что люди – и совершенно напрасно – относятся к пчелам предвзято.

И что самое странное, он сказал чистую правду: я это уже видел.

Он сунул руку в контейнер между ульем и стеклом. Менее чем через пятнадцать секунд на его руке появилась живая черно-желтая перчатка. В голове ярко вспыхнуло воспоминание: я, в пижаме, сижу перед телевизором, в руках плюшевый медвежонок, вскоре нужно ложиться спать (Бобби еще даже не родился), и наблюдаю с ужасом, отвращением и невероятным интересом, как какой-то пасечник позволяет пчелам полностью закрыть его лицо. Сначала они формируют маску палача, а потом он стряхивает их, превращая в гротескную живую бороду.

Внезапно лицо Бобби исказилось, но затем он улыбнулся.

– Одна укусила меня. Они еще немного нервничают после путешествия. Из Ла-Платы до Уэйко меня подвезла одна милая женщина, местный страховой агент, на стареньком «Пайпер-Кабе»[11]. Потом самолетом какой-то мелкой авиакомпании «Эйр-жопс» я долетел до Нового Орлеана. Добрался сюда с сорока пересадками, но клянусь, из себя насекомых вывела поездка на такси от Ла-Мусорки[12]. На Второй авеню рытвин больше, чем на Бергенштрассе после капитуляции Германии.

– Знаешь, я думаю, что тебе все-таки лучше убрать оттуда руку, Бобс, – выразил я свое отношение к происходящему. Я ждал, что пчелы вот-вот вылетят из контейнера – и уже представлял себе, как часами гоняюсь за ними со сложенной газетой, чтобы перебить одну за другой, словно сбежавших заключенных в старом фильме о тюрьме. Но ни одна не вылетала… во всяком случае, пока.

– Расслабься, братец. Ты когда-нибудь видел, чтобы пчела жалила цветок? Или хотя бы слышал об этом?