– Значит, опять мне не повезло, товарищ, – улыбнулся Буторин.

Инженер резко повернулся, уставившись на незнакомца в обычном гражданском костюме, в которых тут многие ходят. Наверное, он узнал и голос Виктора. Ведь наверняка если убил он, то та случайная встреча должна была испугать человека. Кузин снова опустил голову и попытался уйти следом за электриками и сотрудником охраны, но на его пути возник Шелестов. Кузин поднял руку до пояса, и было неизвестно, что он собирался сделать. Может, поднять выше и вытереть рукавом испарину со лба или откинуть полу пиджака и достать пистолет. Но пальцы Шелестова сомкнулись железным обручем на кисти его правой руки.

– Спокойно, Степан Артемьевич, – сказал Максим, сжимая руку инженера. – Не делайте резких движений и не привлекайте к себе внимания.

Шелестов улыбнулся так, будто они вели приятный разговор с инженером, и даже приобнял того за плечи, успев провести рукой по пиджаку и убедиться, что за ремнем и под мышкой у Кузина нет пистолета. Пистолета, скорее всего, нет, потому что при проходе оцепления охраны всех гражданских сотрудников тщательно обыскивают. Впрочем, инженер и не думал сопротивляться. Он побледнел, его взгляд как будто остановился. За Шелестовым он пошел безропотно, никак не отреагировал, когда открылась дверь и Буторин довольно сильно толкнул Кузина в спину, чтобы тот вошел внутрь.

Это была небольшая комната, дверь которой снаружи прикрыта занавеской из плотной ткани. Площадь комнаты не больше шести квадратных метров. Здесь стоял платяной шкаф, квадратный стол и несколько стульев. В комнате не было даже окна, зато присутствовала на стене розетка для телефонного аппарата. Возможно, когда-то эту комнату использовали для экстренных телефонных переговоров. Причем для своих сотрудников, потому что выглядела комната совершенно не так, чтобы ее можно было показывать иностранным дипломатам.

Здесь оперативники уже не церемонились. С Кузина сняли пиджак и обыскали по всем правилам, включая рукава и штанины. Инженер не возражал, не оправдывался, не взывал к здравому смыслу и не убеждал, что все это ошибка. Буторин понял, что Кузин именно тот самый человек, которого в ночь убийства он встретил на улице, и что Кузин его тоже вспомнил. И самое главное, инженер вел себя так, как будто он признавал себя виновным.

– Степан Артемьевич, – Буторин подошел к Кузину почти вплотную, – вы ведь коммунист, коммунист со стажем. Вы прошли все проверки, прежде чем вас допустили к электрохозяйству правительственных зданий. Что произошло той ночью, когда я вас окликнул на улице и попросил «огоньку»? За что вы убили того человека? Почему оставили его в подворотне, вытащив из его карманов все до последней мелочи. Мы убеждены, что это было спонтанное решение, вы не готовились к этому преступлению, не планировали его. Вы убили этого человека при первой же возможности и первым, что вам подвернулось под руку, – обломком кирпича. Кто этот человек, за что вы его так?

– Человек? – неожиданно переспросил Кузин и поднял глаза на Буторина, потом перевел взгляд на Шелестова, глядя на оперативников, как на малых детей, которые еще ничего не понимают. – Человек, вы сказали? Да это же не человек! Это зверь, дикий, беспощадный, кровожадный. Он хуже зверя, потому что зверь убивает только тогда, когда ему жрать хочется, а этот убивает ради удовольствия, ему нравится убивать, ему нравится ужас, который испытывают жертвы и окружающие, он наслаждается этим ужасом. Такие, как он, не должны ходить по земле, они вне всяких законов: и человеческих, и божеских для тех, кто верит в бога.