Шестью годами ранее…

Марьяна сидела в холле приемного отделения детской больницы и дрожала так, что это, должно быть, было заметно со стороны. Зуб на зуб не попадал, руки и ноги были ледяными и не находили себе места, вдоль позвоночника то и дело пробегал жестокий озноб, от которого холод пробирался до самых внутренностей. Она пыталась следить за тем, что творилось вокруг, выискивая в наводненном людьми помещении отца или мать, но их не было уже больше трех часов, и в сердце начинал расти слепой, безотчетный, ничем не объяснимый страх, что ее забыли и оставили тут навсегда. Марьяне уже было двенадцать. Она понимала, что родители не оставят ее здесь одну, что они заняты, и им не до нее. Ей просто нужно взять себя в руки и набраться терпения. Но только события этой ночи совершенно не позволяли ей мыслить здраво, ужас перед произошедшим несчастьем с ее младшей сестренкой напрочь отшибал всякую логику, он вносил панику, он сводил с ума, он пожирал изнутри, заставляя сгибаться пополам от спазмов в животе.

Маленькие пациенты сменялись постоянно. Марьяна уже потеряла им счет. Одни, со сломанными ногами и руками, направлялись по коридору направо, в травмпункт, других провозили мимо на каталках, третьи сидели в очереди у каких-то кабинетов и на вид даже не казались такими уж больными. Большинство вообще были грудничками. Только все они были с родителями и рано или поздно их куда-то уводили или уносили, и лишь она оставалась здесь так долго совершенно одна, ночью, не зная, что происходит с ее сестрой и когда придут мама или папа.

В горле давно зрел комок и дико хотелось заплакать и попросить у кого-нибудь помощи, но ей было стыдно вести себя как маленькой, тем более когда все кругом больны, а она совершенно здорова… К тому же теперь она была уверена, что случилось что-то по-истине ужасное и непоправимое, хотя изначально всем казалось, что Настя всего лишь подцепила обычную ОРВИ. Мама лечила ее как всегда, да и участковый врач не заметила ничего особенного, но прошло дня три, а сестре только стало намного хуже, этой ночью температура у нее скаканула за сорок и вдобавок пошла носом кровь, а на теле появились странные синяки.

Марьяна понятия не имела, что все это значит, да и мама, кажется, пребывала в панике и шоке, не в состоянии что-либо ей объяснить. Когда наконец прибыла скорая, врачи попросили ее выйти из комнаты, когда осматривали Настю, но Марьяна лишь скользнула за дверь и вся превратилась в слух. Тогда-то она и узнала, что все очень плохо, и что у сестры, скорее всего, внутреннее кровотечение… Как?! Почему?! Никто пока что не потрудился ей объяснить. Папа работал в ночную смену, а мама сама пребывала в полуобморочном состоянии. Бледную сестру без сознания погрузили на носилки, делали какие-то инъекции, надели маску, и про Марьяну все забыли… Только потребовали собираться и ехать вместе со всеми, чтобы не оставаться дома одной. Марьяна, как была в пижаме, только и успела нацепить на себя курточку и надеть кроссовки. Возможно, поэтому она все еще никак не могла согреться, ведь весенние ночи пока еще были прохладными.

Почувствовав вдруг чью-то ладонь на своем плече и заметив краем глаза склонившуюся над ней сбоку фигуру, девочка подпрыгнула на месте и чуть не вскрикнула от неожиданности.

– Ты с кем? – строго спросила женщина в брючном темно-зеленом костюме врача, внимательно заглядывая в лицо оторопевшей девочки пытливым взглядом.

– Я… я с родителями… и сестрой… ее привезли сюда с… – Марьяна не смогла озвучить тот кошмар, который произошел с Настей, и быстро облизала пересохшие обкусанные губы, – с чем-то серьезным… – выдавила она из себя и быстро опустила глаза, почему-то чувствуя себя провинившейся. Рука врача зачем-то коснулась ее лба и показалась ей приятно-прохладной.