– Теперь-то, черт их побери, они заговорят обо мне! Я исправлю ваш рисунок, если вы в чем-нибудь ошибетесь. Тут необходима аккуратность. Когда вас найдет полиция, у них будет непреложное доказательство того, что мое изобретение работает. Сообщение «Ассошиэйтед Пресс» – ваше письмо свидетельствует – вечная слава!.. Поторопитесь, слышите. Скорее же, черт вас побери!

Поезд теперь двигался по разболтанной пригородной колее – нас то и дело бросало из стороны в сторону. Под этим предлогом я сумел снова сломать карандаш, но маньяк, конечно, тут же вручил мне мой собственный, который он заточил. Я почти исчерпал первую серию хитростей и чувствовал, что через минуту придется подставлять голову под шлем.

До вокзала оставалось еще добрых четверть часа, и мне пора было переключать своего спутника на религиозный настрой, прибегнув к трюку со священным откровением.

Припомнив все известные мне сведения по ацтекской мифологии, я внезапно отбросил карандаш и заговорил нараспев:

– Иэ! Иэ! Тлокенауаке, Ты, Который есть Все! И Ты, Ипальнемоан, благодаря Коему мы живем! Я слышу, я слышу! Я вижу, я вижу! Орел, несущий змею, здравствуй! Послание! Послание! Уицилопочтли, в моей душе отзывается твой гром!

Маньяк недоверчиво уставился на меня сквозь свою странную маску, изумление и растерянность на его бородатом лице быстро сменились тревогой. Казалось, его мысли на мгновение смешались, а потом приняли другое направление. Воздев руки, он запел, будто зачарованный:

– Миктлантекутли, Великий Бог, дай знак! Знак из тьмы недр! Иэ! Тонатиу-Мецтли! Ктулху р’льех! Приказывай, и я повинуюсь!

В этой ответной тарабарщине прозвучало одно слово, пробудившее во мне странные воспоминания. Странные, поскольку об этом ничего не говорилось ни в одном из печатных трудов по мексиканской мифологии, хотя я не единожды слышал, как его с благоговейным страхом шептали пеоны на рудниках нашей фирмы в Тлакскале. По-видимому, оно имело отношение к чрезвычайно таинственному древнему культу, ибо шепотом произносился характерный ответ, который мне случалось слышать в разных местах и который, как и само слово, был неизвестен академической науке. Маньяк, должно быть, провел много времени в компании пеонов с гор и среди индейцев – ведь такие сведения, разумеется, нельзя вычитать ни в каких книгах. Сообразив, что он, должно быть, придает этому вдвойне таинственному языку особое значение, я решил бить по самому его уязвимому месту и ответить той бессмыслицей, которую произносят туземцы.

– Йе Р'льех! Йе Р'льех! – возопил я. – Ктулху ф’хтагн!

Но закончить мне не удалось. Доведенный до религиозного припадка точным ответом, которого он, по-видимому, не ожидал, безумец бросился на колени, отбивая поклоны головой в проволочном шлеме и одновременно поворачивая ее вправо и влево. С каждым разом он кланялся все ниже, и я разобрал, как с его покрывшихся пеной губ слетает монотонно и все быстрее: «Погибель твоя! Погибель твоя! Погибель твоя!» Я понял, что перестарался и что мой ответ пробудил манию, которая толкнет его на убийство раньше, чем поезд прибудет.

Чем сильнее сумасшедший раскачивал головой, тем больше натягивался шнур между ним и аккумулятором. И вот, позабыв обо всем в исступлении экстаза, он стал описывать головой полные круги, так что шнур обмотался вокруг его шеи и стал дергаться в месте крепления к аккумулятору. Я прикидывал, что он сделает, когда произойдет неизбежное и аккумулятор, упав, наверняка разобьется.

Затем наступила неожиданная развязка. Когда безумец в оргиастическом исступлении сделал последний жест, аккумулятор перевалился через край сиденья и действительно упал, но, по-видимому, разбился не окончательно. Напротив, в какой-то момент я заметил искру – реостат послал импульс, и регулятор тотчас включился на полный ток.