Моя уловка действовала до тех пор, пока я не исписал более четырех листов размером шесть на девять дюймов. Наконец безумец вынул часы и сообщил, что в моем распоряжении пять минут. Что мне было делать? Я торопливо дописывал заключительную фразу, когда меня осенила новая идея. Поставив подпись и вручив ему листки, которые он небрежно запихнул в левый карман, я напомнил ему о своих влиятельных друзьях в Сакраменто, которых очень заинтересовало бы его изобретение.

– Не дать ли вам рекомендательное письмо к ним? – спросил я. – Может, стоит послать им подписанный мной рисунок и описание вашего прибора, чтобы внимательно изучили? Ведь они могут сделать вас знаменитым и, уж конечно, внедрят ваш метод в Калифорнии, если узнают о нем от меня – человека, которому доверяют.

Я выбрал такой путь, надеясь, что мысли разочарованного изобретателя на какое-то время отвлекут его от религиозной стороны его помешательства. Когда же он снова к ней вернется, я прибегну к «озарению» и «пророчеству». План сработал. Его глаза сверкнули нетерпеливым согласием, хотя он резко приказал мне поторопиться. Он извлек из чемодана кучу стеклянных элементов и катушек, с которыми соединялся шнур от шлема, и пустился в беглые объяснения, слишком специальные, чтобы я мог в них разобраться, хотя, по-видимому, совершенно ясные и простые. Я делал вид, что все записываю, соображая при этом, действительно ли прибор является настоящим аккумулятором. Получу ли я легкий удар током, когда он пустит устройство в ход? Этот человек, несомненно, говорил как настоящий электротехник. Описание изобретения явно действовало на него благотворно, и я заметил, что нетерпение его прошло. Прежде чем он кончил речь, за окнами забрезжили предрассветные сумерки – проблеск надежды, и я наконец ощутил, что у меня появился реальный шанс на спасение.

Но мой спутник тоже заметил это, и его взгляд снова сделался безумным. Он знал, что поезд прибудет в Мехико в пять часов утра, и, конечно, ускорил бы события, если бы я не сумел отвлечь его. Когда он решительно встал, положив аккумулятор на сиденье возле раскрытого чемодана, я напомнил ему, что еще не сделал необходимого эскиза, и попросил подержать шлем, чтобы я смог зарисовать его рядом с аккумулятором. Он согласился и сел, продолжая торопить меня. Через минуту я остановился и попросил объяснить, как жертва подготавливается для казни и как преодолеть возможное сопротивление приговоренного.

– Преступник надежно привязывается к опоре, – ответил он. – Неважно, будет ли он двигать головой или нет, поскольку шлем плотно облегает ее и обхватывает еще плотнее, когда идет ток. Мы постепенно поворачиваем переключатель с реостатом – и дело в шляпе. Все продумано.

Новый предлог для отсрочки пришел мне в голову, когда возделанные поля и все чаще мелькавшие в рассветных сумерках дома указали мне на близость столицы.

– Но я должен зарисовать шлем на голове, – сказал я, – а не только близ аккумулятора. Не могли бы вы надеть его на минутку, пока я сделаю набросок? Это понадобится и для чиновников, и для газет – они ведь так любят наглядность!

Совершенно случайно я угодил в цель точнее, чем рассчитывал: при упоминании прессы глаза безумца снова вспыхнули.

– Газеты? Да будь они прокляты! Неужели вы можете даже газетчиков заставить выслушать меня? Они смеялись надо мной и ничего не хотели печатать. Пошевеливайтесь! Нельзя терять ни секунды!

Он надел шлем и стал жадно следить за движениями моего карандаша. Проволочная сетка придавала ему нелепый и смешной вид. Он сидел в кресле, нервно двигая руками.