– Дай я посмотрю на тебя, лейтенант милиции. Какие складочки у рта!..

Мы идем к столику, продолжая разговаривать, но я уже плохо слышу Ленку. Что-то изменилось в ресторанной обстановке. Я никак не могу собраться и «настроить фокус».

А… мотоциклиста – вот кого нет. Пока я встречал Ленку, он исчез со своей дамой. В ресторане два выхода – один в вестибюль гостиницы, другой на улицу. Он не хотел, чтобы его видела Ленка. Почему?

– Ты меня слушаешь, Паш?

– Да-да!

– Я хотела уехать из Колодина. Все уезжали. Поступила в Ленинграде в Лесгафта. У меня всегда было хорошо с гимнастикой, ты знаешь. Но отец разболелся, пришлось вернуться. Преподаю в школе. Смешно, да? Самарина – училка.

– С тройкой за поведение!

Это когда мы убежали за Катицу, на необитаемый остров, нам закатили в табель по тройке.

– Мне и сейчас достается за поведение.

– Я подумал об этом, когда увидел тебя на мотоцикле. Слишком экстравагантно для Колодина.

– Привыкла. В институте пристрастилась к мотоциклу. Когда вернулась, купила «Яву».

– Ну, у вас даже чемпион по мотокроссу живет.

Она становится серьезной – глаза холодные, неулыбчивые. Впервые вижу, что у нее серые глаза. Раньше я знал только, что они красивые. Но смотреть в них было почему-то страшно.

– Вопрос с подвохом?

– Что ты, Ленка. Просто я видел у магазина…

– Ну да, ты должен быть наблюдательным.

Она крутит пальцами ножку бокала. Ногти у нее покрыты бесцветным лаком. Слишком длинные и аккуратные ногти для мотоциклистки. Вероятно, кто-то помогает ей возиться с машиной. Жарков? Это как болезнь – следить за мелочами, даже близкий человек становится объектом наблюдения.

Ленка стала взрослой. Наверно, было кое-что в ее жизни за эти годы. И был кое-кто. Неприятно думать об этом. Не мальчишечья ревность, нет. Элементарный мужской эгоизм.

– Ты не замужем?

– Сам видишь.

– Стала бы ты носить кольцо!

– Стала. Это хорошо – кольцо. Только надо носить, когда оно радостно, правда?

Да, она стала взрослой.

Она постепенно оттаивает после моей неловкой фразы о чемпионе. Надо быть осмотрительнее. Вернувшееся детство – только иллюзия.

Ох, Ленка, я рад тебе, но мысли мои все время убегают к опустевшему дому на улице Ветчинкина.

– Паш, да ты не слушаешь меня!

– Не обижайся, пожалуйста.

– Я не обижаюсь. Ты и раньше был такой – вдруг уходил куда-то далеко-далеко. Но я знала, как тебя вернуть. А теперь не знаю… Ты так и не подался в физики!

– Только лейтенант милиции. Воюю с нарушителями…

– Паша, говорят, у Шабашникова нашли деньги! Это так странно. Он лес любит, зверей.

– Не будем говорить о делах, ладно?

– Не будем. Но он хороший, Шабашников.

…Мы выходим под дождь, когда часы бьют полночь, а оркестр, фальшивя от усталости, играет «До свиданья, москвичи». Женщина в черном платье поет: «Все равно от меня никуда не уйдете». Мы не москвичи, мы уходим. На пустой площади мокрый булыжник отражает алый неоновый свет рекламы. «Для Аэрофлота нет расстояний…» Хорошо Аэрофлоту. Но кем и когда будет изобретено средство, позволяющее преодолевать те расстояния, что пролегают между людьми? Ленка – и та все еще далека от меня, а Шабашников – как житель иной планеты.

Ленка, озоруя, шлепает по лужам.

– Ну что ты такой насупленный, Паш? Не надо. Утро вечера мудренее – царевна это знала! А хочешь, я покажу тебе одну сцену? Позавчера, знаешь, историк собрал наших педагогов и сказал, что намерен поставить вопрос обо мне.

Она – руки в боки – выходит под фонарь.

– «Хочу сказать о преподавательнице физкультуры Самариной Елене Дмитриевне. Я ничего не имею против мотоцикла как средства передвижения. Но хорошо ли, что член нашего коллектива, к тому же девушка, носится по городу? Совместимо ли это с положением…» И пошел!