Пакеты выдержали испытание на прочность, а сама Вика – на выносливость. Почти у самого дома она обнаружила стол, стоящий прямо на улице, заваленный зеленым луком, укропом, молодой розовато-кремовой картошечкой и петрушкой. Отдельно, в синей чашке, лежала восхитительно свежая, ароматная малина. От ее запаха (и от голода) у Вики закружилась голова. Она решила купить малину и молодую картошку немедленно, тем более, что до дома оставалось всего-ничего. Дотащит – не развалится.

Однако, несмотря на горячее желание, совершить покупку было невозможно, так как отсутствовала главная составляющая – продавец. Вика повертела головой, надеясь отыскать пропажу, но вместо продавца обнаружила странное скопление народа неподалеку. С замирающим сердцем она поняла, что замеченное ею оживление сосредоточено возле дома Гаевской. Это открытие ей очень не понравилось, но она решила держать себя в руках. Позабыв о малине и картошке, Вика торопливо зашагала по улице, но возле гудящей толпы не затормозила, а вначале проследовала к себе домой. Что-то подсказывало ей, что лучше забросить продукты в холодильник заблаговременно, так как дело у Гаевской серьезное и долговременное. На самом деле вся эта возня с покупками была всего лишь временной передышкой, которая потребовалась Вике, чтобы собраться с мыслями.

Дурное предчувствие завладело ею с новой силой. Еще бы ему – предчувствию, то есть – не встрепенуться. Как ни отворачивалась Вика в сторону, а желтый уазик с синей полосой, нагло приткнувшийся возле иномарок, так и лез в глаза. А там, где милиция, ничего хорошего ждать не приходится.

Толпа возле дома, как показалось Вике, за последние несколько минут увеличилась еще больше. Зеваки теснились у забора, вытягивая шеи и стараясь заглянуть внутрь, в глубину сада. Увидеть ничего не удавалось, и толпа возбужденно переговаривалась, строя всевозможные предположения. Вика прислушалась, но не смогла понять о чем речь, настолько противоречивы были долетавшие до ее ушей обрывки фраз. Было ясно только одно: ночью в доме что-то случилось. Что-то плохое, раз здесь милиция.

Вика поискала глазами Катю, единственную, с кем была хоть немного знакома, но не нашла и, набравшись мужества, обратилась к топтавшейся рядом тетке в чистеньком белом платочке, завязанным узлом под подбородком:

– Вы не знаете, что случилось? – выдавила Вика неожиданно тонким голосом.

– Так баба, что в этом доме жила, утопла, – охотно поделилась информацией женщина.

– Купаться ей ночью вздумалось, – добавила другая, в выцветшем сером фартуке, повязанном поверх коричневой юбки.

– Купаться? Ночью? – удивилась Вика.

– Вот и я говорю – малохольная она, – со значением сказала первая, та, что в платочке.

– И не говори, Петровна. Ей бы о душе подумать, раз время пришло, а у нее гостей полон дом, и все, заметь, мужики.

– И-ить, Алевтина, это ж не мужики, это ж супружники ейные!

– Все, что ли? – хитро усмехнулась Алевтина, ядреная бабка лет шестидесяти. – Не многовато ль будет? И откудова они взялись-то? На моей памяти никого отродясь не видела.

– Точно сказать не берусь, а только на рынке бабы сказывали, что мужья. Все или нет – не знаю.

– Да мало ли что люди болтают. Им только повод дай, – передернула плечами Алевтина. Было ясно, что женское самолюбие никогда не позволит ей поверить в такое количество мужей у какой-то больной «малохольной бабы».

– А Катерина где ж? – поинтересовалась Петровна.

– Она не знает еще. С ранья в город понеслась. Я ее поутру встретила, когда корову выгоняла. Она на станцию побежала. На первую электричку успеть хотела.