– Это для связок. Глотай, – сказал он, протягивая ей столовую ложку, на дне которой серебрилась капля меда, залитая темным напитком. Будто янтарь в смоле. Кристина проглотила, решив, что это микстура. Слезные железы немедленно возмутились, выплеснув на лицо порцию соленой влаги. Она зажмурилась, принялась отплевываться, но спустя несколько секунд ее мышцы против воли расслабились, по телу пробежала жаркая волна. Кристина ощутила испарину, странное послевкусие во рту, толчки крови, а в голове вдруг стало непривычно пусто и невесомо. Будто из комнаты вынесли всю мебель и распахнули окна.

С тех пор столовую ложку «микстуры» ей предлагали каждый вечер. Но это не помогло. К концу третьей недели Кристина слегла с высокой температурой и полностью потеряла голос. Местный врач, которого к ней привез отец, поставил диагноз: надрыв связок. Два месяца девочка должна соблюдать постельный режим.

В таком состоянии она вернулась в Стокгольм. Для матери в том, что случилось, был очевидный voodoo sign. Она закатила мужу первый и последний за всю совместную жизнь скандал.

– Ты можешь творить что угодно с собой! Ты можешь искалечить себя любыми упражнениями! Но я не позволю ставить твои идиотские опыты на ребенке. Это человек, а не поле для экспериментов! – Так Беата Бхунту закончила тот разговор и свой пятнадцатилетний брак. Через неделю она подала на развод. Несмотря на все связи и деньги Свена Ларсена, шведский суд оставил Кристину с матерью.

Возможно, дело было в том, что развод с родителями совпал с наступлением юношеского бешенства – переходного возраста, который меняет любого подростка. А может, пар в ее котле кипел всю жизнь, и теперь, когда отцовский контроль ослаб, нашел, наконец, способ сорвать крышку – к ужасу пожарных и радости окрестных зевак.

Как только Кристина осталась в большом доме вдвоем с матерью, которая постоянно курила растительные смеси и высматривала повсюду свои voodoo signs, она почувствовала прелесть свободы, разворота на сто восемьдесят градусов и вкус слова «наоборот». Отец пытался удержать ее в прежних рамках. При встречах он постоянно говорил, как важно сохранить ее жизненный режим – основу воспитания. Кристина послушно кивала, думая, как же пьянит воздух свободы. Теперь, когда отец навещал ее как добрый родственник, уже не имея над ней прежней власти, она поняла, что никогда не любила его. Перед ней был просто знакомый человек, который говорит, что желает ей добра. Довольно чужой мужчина средних лет, который заявляет, что у нее есть цель и миссия. Император, которому она должна наследовать, не имея к этому ни малейшей склонности.

Учителя, конечно, приходили по расписанию, однако Кристина сбегала от них в дружеские компании, которые с каждым годом становились все более богемными. В шестнадцать лет она попробовала травку, в семнадцать – экстази и кокаин. В тот же год поступила в Лондонский университет искусств, лишив себя оранжевого «порше», обещанного отцом, если она поступит на факультет бизнеса в Стэнфорд. В восемнадцать в университетском кампусе она с благодарностью вспомнила уроки Тима и Тома. Тамошней фанки-панк-группе «Сливы» требовалась вокалистка. Связки к тому времени благополучно восстановились, Кристина прошла отбор и три года подряд демонстрировала со сцены голоса животных и прочие вокальные трюки. Все, кроме одного. Того, о котором Тим и Том говорили, понижая голос и – лишь слова строжайшего запрета. Пение Сирены. Так они называли тот запредельно высокий, с утробными обертонами звук на одной протяжной ноте, который она издала однажды. А когда попыталась повторить – сорвала связки.