– Очень рада за вас, – сказала Элли, но в голосе ее не было радости, ибо выиграть, поставив на аутсайдера все до последнего пенни, – ситуация почти невероятная для людей того круга, в котором она вращалась. Не то что для моих знакомых.

– И еще я побывал у матери, – добавил я.

– Вы мне о ней почти ничего не рассказывали.

– А зачем? – удивился я.

– Разве вы ее не любите?

– Не знаю, – подумав, ответил я. – Иногда мне кажется, что не люблю. Когда человек становится взрослым, он так или иначе отдаляется от родителей. И от матерей, и от отцов.

– По-моему, вы ее все-таки любите, – упорствовала Элли. – Иначе вы бы не задумались, отвечая на мой вопрос.

– Я вообще-то ее побаиваюсь, – признался я. – Она слишком хорошо меня знает. Знает мои слабости, я хочу сказать.

– Должен же кто-нибудь их знать, – заметила Элли.

– Что вы имеете в виду?

– Кто-то из великих сказал: ни один герой не может оставаться таковым для своего камердинера[14]. Наверное, каждому из нас требуется камердинер. Довольно трудно жить, если все время стараешься понравиться всем.

– Вы умница, Элли, – восхитился я и взял ее за руку. – А вы тоже все обо мне знаете?

– Думаю, да, – спокойно и просто ответила Элли.

– Я ведь не так уж много рассказал вам о себе.

– Точнее говоря, вообще ничего не рассказывали. Вы больше отмалчивались, когда я что-то спрашивала. Вот именно. И тем не менее я, по-моему, неплохо вас знаю.

– Не уверен, – отозвался я и продолжал: – Пусть это звучит довольно нелепо, но я должен признаться, что люблю вас. Несколько запоздалое признание, не так ли? Ведь вы, конечно, давно уже об этом знаете, практически с самого начала, правда?

– Да, – сказала Элли, – а вы про меня? Верно?

– Вопрос в том, – решился продолжить я, – что нам дальше делать? Нам будет нелегко, Элли. Вы хорошо знаете, что я собой представляю, как я жил, чем занимался. Когда я ездил навестить мать, то как бы заново увидел, на какой мрачной и по-обывательски добропорядочной улочке она живет. Это совсем не тот мир, в котором существуете вы, Элли. И я не уверен, что нам удастся когда-либо их примирить.

– Вы могли бы познакомить меня с вашей матерью?

– Мог бы, – согласился я, – но лучше этого не делать. Наверное, это звучит грубо, даже жестоко, но, видите ли, нас с вами ожидает довольно странное будущее. Это будет не та жизнь, к которой привыкли вы, и не та, которую вел я. Это будет совсем иная, где нам предстоит примирить мои бедность и невежество с вашим богатством, образованностью и положением в обществе. Моим друзьям вы будете казаться высокомерной, а ваши друзья решат, что со мной неприлично появляться в свете. Итак, что же нам делать?

– Я скажу вам, – ответила Элли, – что мы будем делать. Мы будем жить на Цыганском подворье, в доме, нет, в воздушном замке, который нам построит ваш друг Сэнтоникс. Вот что мы будем делать. – И добавила: – Но сначала нам надо пожениться. Вы ведь это имели в виду?

– Да, – сказал я, – именно это. Если вы, конечно, решитесь за меня выйти.

– Тут-то никаких сложностей, – деловито произнесла Элли. – Мы можем пожениться на следующей неделе. Я ведь уже совершеннолетняя. И потому могу делать все, что пожелаю. А это главное. Насчет родственников вы, наверное, правы. До тех пор пока все не будет кончено, я ничего не скажу своим родным и вы можете не говорить своей матери, а потом, если им угодно, пусть устраивают сколько угодно скандалов.

– Отлично, – обрадовался я, – все просто замечательно, Элли. За исключением одного досадного обстоятельства. Не хотелось бы говорить вам об этом, но… Мы не сможем жить на Цыганском подворье, Элли. Если мы и построим дом, то только не там. Цыганское подворье продано.