На корме клубок народа. Вытягивают Леньку – как был в касках и бронежилетах, так его водолазы и вытянули наверх. Как с ним доплыли, не понимаю.

Лицо белое как мел, голова мертво мотается.

Кто-то пристраивается уложить его поперек колена, чтобы воду, значится, эвакуировать из желудка и легких, но тут уже наша епархия.

– Отставить, тащите его в этот, как его – кубрик! Давайте, давайте живо! – И тихо Саше, всовывая ему в руку теплую тяжесть «марго»: – Следи, если он мертв и оживет, чтоб не успел!

– Он же в каске, – шепчет Саша.

– Изловчись!

Мокрое тело, с которого ручьями льет вода, притаскивают в кубрик – или как там оно называется – самое просторное помещение на этом катере. Ванна у меня просторнее, черт бы все это побрал.

Дыхания после семнадцати минут под водой, ясен пень, нет как нет. Огромное облегчение – пульс на сонной артерии тихонький, слабенький, но есть. Тело еще живое, зрачок на свет моего фонарика-брелка реагирует, значит, есть некоторая надежда, что вернем душу обратно. Правда, душа-то душой, а вот кора головного мозга может и сильно пострадать… Но это видно будет только потом.

Значит, сердце молодое, здоровое гоняет по-прежнему кровь по сосудам, только вот беда – в этой крови кислорода нет. Нам надо быстро дышать за Леньку. Сам-то он не сможет, понятно, пока я его не заведу.

Так, долой с него бронежилеты, вытряхиваем его из одежды, одеяло какое-то на пол и ровно тело на спину. Теперь (дыхательные пути чтоб были свободны) одной лапой – под челюсть, другая – на лоб, чуток откидываю его голову, чтоб язык не мешал. Когда человек без сознания, язык мякнет и комом закрывает путь воздуху, часто люди без сознания от этого гибнут. Особенно если еще и с носом проблемы – кровотечение или насморк.

Теперь рот открыть, проверить, нет ли там чего, а то начну дуть – и влетит в бронхи какая-нибудь фигня вроде жвачки, сломанного зуба или еще что такое же нелепое, но вызывающее потом очень серьезные осложнения.

Чисто во рту. Еще что-нибудь проложить между его ртом и моим – и можно качать. Ага, вот подходящий полиэтиленовый пакет, так, дырку пальцами рву – все, можно.

– Воду, воду из него вылить надо! – тормошит меня за плечо Саша.

Отмахиваюсь. Белая кожа утопленника означает, что тут была остановка дыхания, нет у утоплого воды в легких, не дышал он водой. Вот был бы синий – тогда да, попала вода в легкие, и немало, и пена бы во рту была. Только и такого без толку выжимать, вода, попавшая в бронхи и легкие, не стоит там печально, как в лесном озере, а всасывается моментально в кровь, потому без толку вытряхивать ее. И именно поэтому он и становится синий.

Прикладываюсь плотно губами к губам Леньки, старательно зажимаю пальцами ему нос (а иначе воздух вместо трудного пути в легкие с легким свистом выскочит куда попроще – в атмосферу) и вдуваю ему несколько литров воздуха из своих собственных легких. Воздух, конечно, второй свежести, мой организм кислород из него чуток забрал, а углекислый газ вбросил, но и на долю Леньки пока кислорода хватит.

Отлично пошло – грудная клетка пациента с натугой поднимается и когда я отстраняюсь слегка, опадает с шумным выдохом. Ай я молодец! А то бывает, недостаточно голову запрокинут и вместо по трахее в легкие начинают качать воздух через пищевод в желудок, что совершенно бесполезно. Следующий вдох – грудь поднимается. Отстраняюсь, и Ленька с шумом выдыхает воздух.

– Смотрите, дышит курок-то! – радуется кто-то у меня за спиной.

– Дурень! Выдох пассивный, атмосферное давление учитывай! Так и труп выдыхать будет.