Артур своими мягкими руками жестко сорвал с меня халат. Затем напялил вместо него какую-то ветошь из того, что мама держала для мытья пола. Я, ничего не понимающая, почти не сопротивлялась, когда он тащил меня в крошечную кладовку. Там были навалены давно не нужные, забытые вещи, а центр расчищен и устелен клеенкой. На клеенку он меня и бросил. И произнес совершенно спокойно, со своими обычными вкрадчивыми интонациями:

– Не пугайся, Вика. Так нужно. Это для твоей же пользы. Ты должна очиститься от грязи здесь, одна. Я буду тебе помогать. Только так ты сможешь вырасти чистой женщиной, достойной того, чтобы тебя выбрали в жены.

Артур запер меня снаружи, предварительно поставив старое ведро вместо туалета и кастрюлю с водой из-под крана. В следующие дни он просто приоткрывал дверь и бросал мне куски хлеба. Иногда выносил ведро, возвращал его вымытым. Так прошла неделя. Я задыхалась от вони, я уже не могла видеть хлебные корки. Я думала о том, что смерть была бы легче, чем существование в этой кладовке в полной изоляции. Я не ждала помощи. От кого? Он, наверное, что-то придумал со школой. Он очень хитрый. А молить о пощаде его – такого страшного, маниакально сумасшедшего – невозможно. Я не могла там нормально лечь, некуда было вытянуть ноги. Ужасная боль продолжала терзать мое тело, от запаха крови, ее липкости вокруг я чувствовала себя отравленной. Но я хотела жить. Вот так, вопреки, несмотря ни на что. Прошла почти неделя, когда боль стала меньше. Все прошло.

И тогда Артур меня вытащил в прихожую, где лежала другая клеенка, и очень больно ударил плетью по спине четыре раза. Перед этим предупредил:

– Не бойся. Я не наказываю тебя. Это нужно для того, чтобы женщина стала выносливой.

От боли я на миг потеряла сознание. А утром он поднял меня, привел в ванную. Там стояли ряды шампуней, висели чистые полотенца, все сверкало. Он разрешил мне мыться сколько угодно, привести себя в порядок. Он приготовил мне завтрак. А мою камеру пыток убирал остервенело, тщательно. Был в перчатках и защитной маске на лице. Преображение заняло у него несколько часов. К приезду мамы мы были чистыми, красивыми, квартира вымыта, в ней пахло восточными благовониями.

– Это очень древний обычай, – объяснил Артур мне непринужденно, когда мы пили кофе. – Его непременно нужно соблюдать. Только так можно избежать кармы.

И я смотрела своими ставшими древними за неделю мук глазами на холеное лицо человека с высшим образованием, с научной степенью, – и понимала, что я встретилась с главным открытием своей маленькой жизни. Мне выпал случай вот так, в самом чудовищном варианте, не от других, не умозрительно, а на себе прочувствовать, что есть самое страшное между людьми. Я и сейчас так думаю. Нет ничего опаснее, агрессивнее, непоправимее и безнадежнее, чем дремучесть в мозгах современного человека. Дело не в старых предрассудках, а в способе усваивать информацию, в ее выборе. Все остальное – следствие. Все человеческие уродства – от дремучести. Люди с ущербными мозгами оказываются везде: в науке, политике, власти. Они заразны и неотвратимы, как холера.

Артур не просил меня ничего не рассказывать маме. Он был достаточно проницательным, чтобы не сомневаться: я ей ничего не скажу. Сам он объяснил ей мой пропуск школы легкой простудой. Показал справку от какого-то врача. Такую же справку он отнес в школу.

Я нашла без труда в книгах все про этот «древний обычай». Про эту религию дикарей племени уанпе в Бразилии. Да, они так готовили девушку к замужеству. Повезло моей маме с этим мужем. К замужним женщинам у дикарей не было претензий. Она уже достигла совершенства. И подобострастный Артур расточал маме цветистые комплименты во время их восторженной близости с ахами и охами за стенкой. За той стенкой, у которой лежала растоптанная я.