Кузьмёныши посмотрели друг на друга и одновременно подумали, что прошляпили грядку с арбузом, это уж и правда позор! Всё вынюхали: тростник сахарный, и ореховое дерево, и вот эти ягоды, что стали бусами. Оказывается, их барбарисом зовут. Но арбузы, да еще такие… Ну, лысый обормот, наказал так наказал! Опозорил братьев на всю колонию! Хоть, может, и врет, привез из дома, а теперь хвастает!
Но Демьян и сам понял, что переборщил с подначкой своей. Уже принеся арбуз на стол, он отрезал по куску всем, а братьям дал самую сладкую серединку.
– Небось такого и не едали!
– А он не железный? – спросил Колька дурачась.
– Чево? Какой такой железный? Арбуз как арбуз!
Тогда братья сказали, что это анекдот есть такой… Они могут рассказать, как встретились два приятеля-враля…
– Ну, расскажите, – попросила с удовольствием Регина Петровна.
Братья встали, повернулись друг к другу.
Колька. И где только я не бывал… Во! Везде бывал!
Сашка. А в Париже ты бывал?
Колька. Бывал.
Сашка. А Фелевую башню видал?
Колька. Не только видал, но и едал!
Сашка. Как – едал? Так ведь она железная!
Колька. Мда. А ты на Кавказе был?
Сашка. Ну, был.
Колька. А кумыс пил?
Сашка. Чево?
Колька. Кумыс, говорю, пил?
Сашка. Ну, нет… Не поймаешь! Он железный!
Братья и все вокруг засмеялись. А мужички хоть и не поняли, но захлопали в ладоши. А Регина Петровна похвалила, только поправила: не Фелева, а Эйфелева башня. Эйфель ее построил.
Заначенный арбуз был отомщен, и братья с удовольствием его съели. Уж теперь-то они не упустят заветной грядки! Весь камыш разгребут, но арбузы разыщут. Если Демьян не враль! А если враль, то, значит, анекдот прям про него!
Регина Петровна это поняла. Но ей хотелось, чтобы такой день закончился мирно. Она предложила спеть. Какой же праздник без песни?
Братья сразу согласились. Лихо завели:
Но Регина Петровна махнула рукой, будто отодвинула их вместе с песней. Она запела свое:
Тут откашлялся Демьян, прочистил горло и вдруг вступил, да так пронзительно, тонко, высоко, что у братьев дух захватило:
И Кузьмёныши, и Регина Петровна радостно подхватили:
А лысый Демьян куда-то ушел и вернулся с балалайкой. Балалайка была непривычная, таких не видели прежде братья, с длинной-предлинной ручкой.
– В избе нашел, – похвалился Демьян и потрынькал на трех струнах. – Чечня развлекалась, а звала, говорят, деревянной гармонью… Темные люди и есть! Какая же она гармонь, если она балалайка. Тонкий струмент! К ней особенность нужна!
Пьяно усмехаясь, он снова провел по струнам, извлекая туповатые короткие звуки, и вдруг ударил всей ладонью и, закатив глаза вверх, высоким голосом запел:
Пропел, сделал паузу и посмотрел на Регину Петровну. И снова пьяно усмехнулся. Глаза его блестели.
Демьян пел вроде бы негромко, но лихо у него это выходило. Он будто пел про Регину Петровну, про себя и про этот их домик, куда он, будто в хуторок, приехал погостить… Кузьмёныши от зависти приподнимались на цыпочки, шеи вытягивали, стараясь заглянуть Демьяну в рот… Так сильно, так гладко управлял он своим красивым голосом. И чеченская балалаечка с тремя струнами играла-переливалась на русский манер под его рукой. Вот чудно-то!