Петр Анисимович, сразу побледневший, с готовностью полез в портфель и достал бумагу. Потухшим голосом произнес:

– Это ведь непонятно, что происходит…

Когда Кузьмёныши вышли на сцену, в зале стояла натянутая тишина. Братья посмотрели на передний ряд, где сидели колонисты, потом, уставясь в пространство, завели:

Грустная, конечно, песня, как соколы прощались, один из них умирал, а второй ему и говорит… Говорит, что мы клянемся, но с дороги не свернем.

Закончили на высокой ноте, очень даже трогательно, а для большего веселья грянули «Гоп со Смыком». Она тоже хорошо ложилась на два голоса.

Изобразили в сценах и под рокот одобрения убежали.

Уходя, братья видели, как через сидящих на полу колонистов пробирается к своему месту директор Петр Анисимович, прижимая к груди портфель. Лицо у него, нельзя не заметить, было не просто грустным, а каким-то угнетенным, серого цвета.

Тяжело вздохнув, он уселся на свой стул и приготовился слушать, не зная, что концерт подходит к концу.

– Фокусы и манипуляции! – объявила со сцены Евгения Васильевна и, помахав рукой с зажатым списком, вызвала на середину Митька.

Митек голову обвязал найденным в подсобке башлыком наподобие какого-то восточного факира, но колонисты его узнали и сразу захихикали:

– Это Митек! Митек! Он от шупа вшпотел!

Митек сделал вид, что ничего не слышит, и вообще изображал из себя какого-то мага. Он поднял руки вверх, поводил ими в воздухе – на ладони оказалось яблоко. Митек откусил яблоко, а колонисты с первого ряда прокомментировали:

– Ни фига себе! А банку с джемом достать можешь?

Директор при этих словах вздрогнул, испуганно оглянулся.

Митек со вкусом доел яблоко, снова пошарил в воздухе, шевеля пальцами, и у него обнаружилась в руке золотая крышечка, из тех, которыми закрывают банки в цехе. Потом крышечек оказалось много, и они посыпались на сцену, а две упали в зал.

– На заводе наворовал… Крышек-то! – громко сказал кто-то, на него зашикали.

– Не мешай смотреть!

– Главный номер! – предупредил Митек и посмотрел в зал. – У одного из ваш, кто шидит в жале, я вожму череш вождух предмет…

В зале оживились, стали проверять карманы.

Директор поежился и с опаской поглядел на Митька. Может, он сейчас жалел, что разрешил ему выступать.

Митек беспечно осмотрел зал, нашел директора и сосредоточился на его портфеле, даже руку к нему протянул.

Петр Анисимович прижал свой портфель к себе.

Митек мудро усмехнулся. В руке у него появилась бумажка.

– Вот! – крикнул он и помахал бумажкой в воздухе. – Это из портфеля.

– Докажи! – закричал зал, а директор покосился на свой портфель. Он был крепко заперт на оба замка.

– Можно? Докажать? – спросил Митек директора.

– Можно, можно, – устало отмахнулся тот, не выпуская из рук портфеля.

– Читаю, – сказал Митек и уткнулся в бумажку: – «Шегодня, пятого октября, был проишведен обышк на территории колонии, в чашношти в шпальне штарших мальчиков… В шпальне были вшкрыты полы и обнаружен тайник, а в нем…»

– Постойте! – вскрикнул Петр Анисимович и даже привстал от волнения. – Да это же мой документ!

– Читай! Читай, фокусник! – закричал зал.

– «…тайник, – повторил Митек четко. – А в нем пятьшот банок коншервированного шливого джема жаводшкого ишготовления…»

– Верните мою бумагу, – попросил директор. – Я сейчас объясню…

Но уже колонисты пробирались к выходу, наверное, надеялись спасти хоть часть своих сокровищ. Да и какой тут, к черту, вечер дружбы, если шмонают за твоей спиной!