– Конечно. – Отсутствие интереса в голосе говорившей убедило Адель, что эмоциональной привязанности тут нет. Тогда, видимо, домработница. – Скажите, пожалуйста, кто его спрашивает?

Обычный вопрос, никакой паранойи.

– Передайте ему, что это Адель Рассел.

– Он знает, по какому поводу вы звоните? – Опять рутина, а не допрос с пристрастием.

– Знает. – В этом она была уверена.

– Одну минуту.

Адель услышала, как собеседница положила телефонную трубку. Шаги. Голоса.

Затем Джек:

– Адель. Как это мило. Давно тебя не слышал.

Ее звонок нисколько его не взволновал. Тон у него был сухой, приятно изумленный, дразнящий. Как всегда. Но теперь, по прошествии всех этих лет, он не воздействовал на нее, как когда-то. В то время Адель считала себя совершенно взрослой, хотя это было совсем не так. Все принимаемые ею решения до самого конца были незрелыми и эгоистичными. Если честно, она начала взрослеть по-настоящему, когда осознала, что мир не вращается вокруг Адели Рассел и ее потребностей.

– Мне пришлось дожидаться удобного времени, – ответила она.

– Я видел некролог Уильяма. Сожалею.

Три строчки в газете. Любимый муж, отец и дед. Цветов не приносить. Пожертвования на его любимую благотворительность. Адель расправила ладонь на письменном столе и посмотрела на обручальное кольцо и кольцо, подаренное на помолвку. Она по-прежнему их носила. Она по-прежнему была женой Уильяма.

– Я звоню не просто так, – произнесла Адель, постаравшись придать голосу деловитость. – Я звоню насчет «Возлюбленной».

Последовала пауза, пока Джек переваривал услышанное.

– Разумеется, – ответил он. Тон был легкий, но она почувствовала, что Джек удручен ее беззаботностью. – Что ж, она здесь. Я сохранял ее для тебя со всей тщательностью. Она ждет тебя. Ты можешь забрать ее в любое время.

Адель была почти уязвлена. Она-то готовилась к битве.

– Хорошо. Я кого-нибудь пришлю.

– О!.. – В голосе Джека прозвучало подлинное разочарование. – Я надеялся увидеть тебя. Хотя бы угостить ужином. Тебе понравилось бы место, где я живу. На Джудекке…

Неужели он забыл, что она там уже была? Не мог. Никак не мог.

– Я уверена, понравилось бы. Но, боюсь, я больше не летаю.

Теперь все это для нее слишком утомительно. Ожидание, неудобства, неизбежные задержки рейсов. За многие годы она увидела почти весь мир и теперь не испытывала потребности обозревать еще какие-то его уголки.

– Всегда есть поезд. «Восточный экспресс»… Помнишь?

– Конечно помню, – ответила она резче, чем намеревалась.

Она увидела себя на платформе Восточного вокзала в Париже, дрожащую в желтом льняном платье и таком же пальто, которые накануне купила на улице Фобур-Сент-Оноре. Тогда она дрожала не от холода, а от предвкушения, волнения и чувства вины.

У Адели встал комок в горле. Сладкое, отдающее горечью воспоминание. Но ей не до него, учитывая все остальное. Как раз сейчас у нее хватает эмоций, с которыми надо справиться. Продажа Бридж-хауса, где родились и выросли ее дети, продажа галереи, которая составляла ее жизнь, обдумывание своего будущего… и будущего Имоджен – все это очень выбивало из колеи. Никуда от этого не денешься, но из колеи выбивает.

– Недели через три я кого-нибудь пришлю, – сказала она. – Это будет удобно?

Несколько секунд ответа не было. Адель спросила себя, не возникнет ли в конце концов с Джеком сложностей. Документов в поддержку ее требования у нее не имелось. Только обещание.

– Венеция в апреле, Адель. Я буду идеальным хозяином. Идеальным джентльменом. Подумай об этом.

Старая тревога заныла в душе Адели. Возможно, она не настолько невосприимчива к чарам Джека, как думала. Он всегда так с ней поступал: заставлял стремиться сделать то, чего делать она не хотела. Мысленно она уже стояла перед его дверью – любопытство опять взяло верх.