Я все же надеялся, что Сэм и Векслер уговорят Вуда предоставить мне местечко на следующих заседаниях. Если нет, то я уже замыслил одну-две каверзы. Например, копии, которые для меня снимет Ширли, можно отдать адвокату, который, пока не поздно, вмешается в ситуацию. Золотое правило нашей профессии: если тебя гонят в дверь, лезь в окно.

Наконец добравшись до койки, я долго не мог уснуть. Ширли права – мне действительно нравилось произносить полное имя этой женщины: Марина Андреевна Гусеева. Оно прозвучало во мраке будто заклинание. Такие женщины не встречаются на каждом шагу. Глаза такой синевы тем более. Уж это чистая правда!

Эдак часа в два ночи я принял твердое решение теперь всегда называть женщину по имени, Мариной. Поскольку она для меня была уже не просто незнакомка, не просто какая-то «русская»…

– Привет, Ал!

Звонок раздался в полдевятого.

– Твою русскую начнут снова потрошить сегодня в два. Ты допущен.

– На каких условиях?

– Не публиковать отчета, пока ее не закончат допрашивать. А если Комиссия решит, что огласка полученных сведений представляет угрозу для национальной безопасности, так и вообще не публиковать.

– И Векслер на это пошел? Девять из десяти, что они наложат эмбарго! Это их обычные штучки – когда хотят кому-то заткнуть рот, прикрываются угрозой национальной безопасности.

– Спокойно, Ал! Когда проблема возникнет, тогда мы ее и обсудим. Другое дело, что Вуд учуял в тебе левый душок. Подозревает, что ты сочувствуешь этой коммунистке.

Я хмыкнул.

– М-да, у этой шайки пещерные представления о коммунизме. Если подал нищему доллар, значит, уже готов загнать фермеров в колхозы.

– По крайней мере, он убедительно просит, чтобы ты как минимум проявил уважение к нему лично.

– Это как? Дарить букетик на каждом заседании?

Тут и Сэм хохотнул.

– Почти. Именно ты подсказал, чем можно улестить Вуда, так ведь? Векслер согласился, что это удачная мысль. И сам Вуд тоже. Надеется, что ты ему подыграешь. Председатель Комиссии должен находиться над схваткой. Мол, он не такой бешеный, как Никсон и Маккарти. Не антисемит, а просто отстаивает американские ценности… Ну и так далее, ты сумеешь это подать как нужно.

– О’кей! Спасибо, Сэм.

– Поблагодаришь, когда я одобрю твою статейку.

Первую половину дня я потратил, чтобы обшарить все полицейские комиссариаты Вашингтона, пытаясь выяснить, в какую тюрягу засадили Марину. Хотя Комиссия из этого сделала государственную тайну, но, как известно, не существует тайны, в которую нельзя проникнуть. Всегда найдутся лазейки, нужные знакомства.

Оказалось, женщину загнали в Старую окружную тюрьму. Тот еще подарок! Это угрюмое, зловонное здание, возведенное больше полувека назад, до странности напоминало церковь. Время от времени его надстраивали, но благообразнее от этого оно не становилось. К тому же тюрьма находилась за городом, в часе езды от Сената. Ясно, что Кон стремился упрятать Марину подальше от любопытных глаз.

В Сенат я приехал загодя, но мне пришлось изрядно поплутать по коридорам и лестницам, чтобы добраться до зала заседаний, куда перенесли слушание. Ширли, рядом с другой стенографисткой, снаряжала свою машинку. Когда она меня увидела, у нее аж глаза на лоб полезли.

– Ты уверен, Ал, что имеешь право здесь находиться? Сенатор мне ничего не говорил.

– Тихо, крошка! Я теперь человек-невидимка.

Ширли, конечно, не терпелось узнать, откуда мне вдруг такая милость. Но не было никакой возможности тотчас удовлетворить ее любопытство. Напарница уже навострила уши, а потом ведь наверняка разболтает по секрету всему свету.