– За мной!

И Егорова направилась в сторону заснеженных деревьев, наконец отпустив Маринину руку. Они шлепали по подернутым ледяной корочкой лужам. В Марининых туфельках уже хлюпала вода. Галина теперь почти бежала. Когда женщины проносились между деревьями, ветки хлестали их по лицу. Снег сыпался Марине за воротник. Они выскочили на аллею, ведущую к Патриаршим палатам. Их купола так же тускло, угрюмо серебрились, как и рассветное небо. Здесь их поджидала машина. Рявкнул мотор, пахнуло выхлопным газом. Марина узнала автомобиль Галиного мужа. Но с бампера исчез флажок.

Едва женщины рухнули на заднее сиденье, шофер рванул с места. Егорова, положив руку Марине на запястье, подала знак, чтобы она молчала. Машина притормозила у Боровицких ворот. Водитель опустил окно и показался охране. Солдат, кивнув головой, поднял шлагбаум, не поинтересовавшись пассажирами. Автомобиль выехал из Кремля, оставив по левую руку Москву-реку и храм Христа Спасителя, уже год как лежавший в руинах. Тут Егорова сунула Марине в ладонь листок бумаги и чуть кивнула на затылок шофера. Это опять знак: «Молчи, ни звука!»

Марина развернула листочек. Записка, но неразборчивая! Егорова убрала руку с Марининого запястья, чтобы она смогла поднести бумажку к самым глазам.

Н. А., Надежда Аллилуева!

Все-таки Марина вскрикнула. Егорова больно ущипнула ее за бедро. Взяла у нее записку и порвала в лоскуты. Затем разжевала их и решительно проглотила.

Теперь не только Марининым ступням было холодно, озноб разбежался по всему телу. У нее перехватило дыхание. Галина опять стиснула ей бедро. Теперь понежней, но пальцы у нее были железные.

Миновав Ленинскую библиотеку, автомобиль остановился на Арбатской площади у пока еще безлюдного Гоголевского бульвара. Марина жила отсюда неблизко, на Первой Мещанской. Она удивленно воскликнула:

– Здесь меня высаживаете?! Так далеко тащиться!.. А к дому не подвезете?

Она сдерживала рыдание, стараясь не показать свою слабость. Промолчав, Егорова вслед за ней вышла из машины. Она сжала Марину в объятиях. Казалось, что прощаются две подруги, но при этом Егорова ей нашептывала:

– Забудь эту ночь, Марина. Забудь меня. Забудь Иосифа, забудь все, что ты видела и слышала. Кремль – это настоящий террариум. Скоро кто-нибудь шепнет Сталину, что ты виновна в его несчастье. Если хочешь остаться в живых, исчезни. Или тебе помогут исчезнуть. Главное, не появляйся в театре. Затаись!

– … Так я и сделала, затаилась, как мышка.

– Мисс… Погодите… Минутку!

Это был Никсон, так вцепившийся в микрофон, словно боялся, что его отнимут.

– Всем известно, мисс Гусьева, что жена Сталина умерла в больнице от приступа аппендицита.

– Ложь! Она покончила с собой.

– Это по вашей версии.

Русская только пожала плечами. Никсон переглянулся с Маккарти и Вудом. Заговорил Маккарти:

– И у вас есть доказательства ее самоубийства?

– Доказательства?

Она засмеялась, будто хорошей шутке. Смех был искренним, чуть ироничным.

– Я сама и есть доказательство, господин сенатор. Уж я-то знаю, где находился Иосиф Виссарионович Сталин, когда его жена покончила с собой. На вечеринке она вовсе не выглядела больной. Она ему закатила сцену…

– Но вы же не были свидетельницей самоубийства.

– Действительно, не была.

Вновь инициативу перехватил Никсон:

– Вы не видели собственными глазами, как она застрелилась. И трупа тоже не видели.