Между тем как только инспектор вспомнил в подробностях о происшествии у моста, то у него сразу засаднил порез на ладони и еще дико зачесались царапины на руке, груди, животе. Он, однако, улыбнулся:

– Вот такие у меня первые боевые раны.

Спохватившись, позвонил шефу и доложил о задержанном на вокзале. Бертоф, находящийся где-то за городом, хотя и внимательно выслушал доклад инспектора, но ничему особенно не удивился: похоже он уже все знал. Кто-то явно опередил Сержа с докладом…

Несмотря на выходной день, инспектор вышел из отделения, когда уже стемнело. Остановился у крыльца, заглядевшись на небо: на нем красовалась огромная Луна. Она просто горела ярким рыжим пламенем. Казалось, что ночное небесное светило раскалено, как сковорода, и от него во все стороны расходится невыносимый жар. Но, может быть, Сержу просто было жарко от того, что воспалилась кожа вокруг нанесенных котом ран?

Налюбовавшись необычной Луной, инспектор шагнул к машине. Сесть в нее, однако, не успел. Его окликнул появившийся на крыльце отделения Лео:

– Тут такое дело…

– Что еще? Задержанный рассказал что-то новое?

– Нет, труп на улице Роз. Надо выезжать!

Серж кивнул на машину:

– Так садись, поехали!

Они быстро домчали до Старого города, повернули с Провинциальной на улицу Роз. Помощник уточнил:

– Дом двенадцать… Со двора.

Этот дом Серж помнил на память. Он ничем особо не выделялся на улице. Крепкий каменный дом в обычные три этажа. Во двор, правда, инспектор никогда прежде не заходил.

Свернули с улицы Роз в боковой тупичок. Оставив там машину, пешком вошли в просторный ухоженный двор, покрытый той же брусчаткой, что и сама главная улица Старого города. Сразу увидели: на потертых камнях, блестевших в огненном лунном свете, прямо рядом с домом лежит человек. Он как будто припал к земле ухом, вслушиваясь в звуки, исходящие из нее: так плотно была прижата левая сторона головы к брусчатке. Человек был мертв: он не дышал, а под головой натекла лужица густой черной крови.

Серж и помощник одновременно подняли головы: окно на последнем этаже было распахнуто. Лео тут же вынес вердикт:

– Самоубийство…

Серж еще ничего не успел сказать в ответ, как сзади раздался голос:

– Какое ж это самоубийство? Он гнался за ней…

Оглянувшись, они увидели наблюдавшего за ними мужчину небольшого роста, плотненького, со светлыми курчавыми бородой и усами. Длинные волосы и брови его также курчавились. На нем были широкие брюки, потертая кожаная куртка, под воротом которой виднелась клетчатая рубаха. Из одного кармана куртки торчал круглый кожаный футляр. Из другого – свернутая в рулон тетрадь и еще газета. Что-то выпирающее лежало в нагрудном внутреннем кармане. В руке мужчина держал складную подзорную трубу.

Серж не признал этого обитателя Старого города, как-то до сих пор не сталкивался с ним. Помощник же поморщился:

– Аристотель Костракидис – душевнобольной и фактически без определенного места жительства…

Серж тут же вспомнил его историю:

– Неужели тот самый?

Лео подтвердил:

– Тот самый.

Мужчина осмотрел полицейских глубокими, внимательными, хотя и несколько замутненными глазами. Потом указал свободной рукой на небольшой карниз, идущий под окнами третьего этажа и заворачивающий за угол дома:

– Вылез за ней и, – опустил руку вниз, – того…

Серж переспросил:

– За кем за «ней»?

Аристотель пожал плечами:

– За ней, за рыжей…

– А точнее?

– За ней, говорю, – буркнул мужчина и замолчал, глянув вверх, прищурившись на жгучую огненную Луну.

Потом он сложил трубу и сунул в футляр, который снова отправил во внешний карман. Из нагрудного внутреннего достал початую бутылку кальвадоса, посмотрел на труп, перекрестился, что-то сказал шепотом и сделал несколько глотков из посудины.