Его пищевод вздулся, как баллончик перьевой ручки, ему стиснуло сердце, сокрушило легкие, замкнуло глотку, но потом воздух пробился сквозь его миндалины и с присвистом вышел изо рта, он снова хватал ртом воздух, все было в порядке, он снова мог дышать, хотя бы дышать.

Лумис ударил его ногой сзади, в пах.

Джо уронил голову на цементный пол, закашлялся, может быть, даже пукнул, он никогда не мог себе представить, что бывает такая боль. Яйца ему словно вбило в кишки; языки пламени лизали ему стенки желудка; сердце так колотилось, что ему казалось – оно вот-вот не выдержит и остановится; череп словно кто-то разорвал руками; глаза кровоточили. Его явно вывернуло наизнанку, он изблевал на пол желчь и огонь. Он подумал, что уже все, но потом его вырвало снова. Он упал на спину и посмотрел вверх, на Брендана Лумиса.

– У тебя, – Лумис закурил, – какой-то несчастный вид.

Брендан раскачивался из стороны в сторону вместе с комнатой. Джо не двигался, но все прочее обратилось в маятник. Брендан посмотрел вниз, на Джо, натягивая черные перчатки. Рядом с ним появился Альберт Уайт, тоже качавшийся в такт маятнику. Оба посмотрели вниз, на Джо.

Альберт произнес:

– Боюсь, мне придется сделать из тебя послание.

Джо посмотрел вверх сквозь кровь в глазах. На Альберта в его белом смокинге.

– Послание всем, кто думает, что моими словами можно пренебрегать.

Джо поискал взглядом Эмму, но во всем этом качании и шатании не смог найти лифт.

– Послание будет не очень приятным, – продолжал Альберт Уайт. – И я очень об этом сожалею. – Он присел на корточки перед Джо, лицо у него было скорбное и усталое. – Моя мать любила повторять: все происходит по какой-то причине. Не уверен, что она права. Но мне действительно кажется, что люди часто становятся теми, кем им суждено стать. Думаю, я должен был стать копом, но потом город отобрал у меня мою работу, и я стал вот этим. И обычно мне это не нравится, Джо. По правде говоря, я это, черт подери, терпеть не могу. Но я не стану отрицать, что для меня это естественно. Мне это подходит. А тебе, боюсь, подходит проваливать все, за что возьмешься. Тебе надо было просто удрать, но ты этого не сделал. И я уверен… Посмотри-ка на меня.

Голова Джо успела перекатиться на левый бок. Он перекатил ее обратно и встретился глазами с добрым взором Альберта.

– Я уверен, что когда ты станешь умирать, то будешь твердить себе, что умер за любовь. – Альберт горестно улыбнулся ему. – Но опростоволосился ты не поэтому. А потому, что такова твоя натура. Потому, что в глубине души ты чувствуешь вину за то, что делаешь. Вот почему ты сам в глубине души хочешь, чтобы тебя поймали. При этой работе в конце каждой ночи сталкиваешься со своей виной. Вертишь ее в руках, скатываешь в шарик. И бросаешь в огонь. Но ты – ты этого не делаешь, поэтому всю свою короткую жизнь просто ждешь, чтобы кто-то наказал тебя за твои грехи. Что ж, я и есть этот кто-то.

Альберт выпрямился, и у Джо все поплыло перед глазами. Он поймал взглядом серебристую искру, потом еще одну. Он прищурился, чтобы снова видеть четко.

И сразу же об этом пожалел.

Альберт и Брендан все еще слегка покачивались, но маятник остановился. Рядом с Альбертом, взяв его под руку, стояла Эмма.

Сначала Джо не понял. Потом ему все стало ясно.

Он посмотрел вверх, на Эмму. Теперь уже не важно, что они с ним делают. Можно и умереть, потому что жить слишком больно.

– Мне очень жаль, – прошептала она. – Мне очень жаль.

– Ей очень жаль, – пояснил Альберт Уайт. – Нам всем очень жаль. – Он сделал жест в сторону кого-то, кого Джо не было видно. – Увести ее отсюда.