«У нас одинаковый юмор. Мы одинаково мыслим (он – почти так же быстро, как я). Мы перебрасываемся ассоциациями. Когда он рядом, мы всегда смотрим только друг на друга, никогда в сторону. Редкое совпадение. За него надо держаться».

Потом он неделю не звонит; когда звонит она – говорит ангельским голосом, что занят (на заднем плане – звуки тусовки). Но главное – он не спит с ней. Километры дневника исписаны предположениями о том, почему.

Вдруг мирное: «Мне понадобились бумаги для гайцов, чтобы отправить машину в сервис. Д. сделал мне бумаги по своим каналам за пятнадцать минут. Он, кажется, знает всех в городе».

И почти сразу же: «Все очень плохо. Он не звонит. Выключить телефон? Не ждать? Я не живу все эти дни. Когда я не знаю, где он и что с ним, я не живу».

«Позвонил, как будто вчера не продинамил меня… Типа – ну а че? Давай встретимся. Опять то же самое. Я понимаю, что и на этот раз никакой встречи не будет, но жду, не могу не ждать… Вечер пропал, он снова сбрасывает мои звонки. Почему я это терплю? Ведь я терплю совершенно сознательно. Дело даже не в том, что у него столько связей. Дело в том, что он настоящий. Что он – тот человек, с которым я могла бы быть вместе. Мне не нравятся „хорошие“. С ними скучно. Мне нравится Д., какой он есть, – со своим прошлым, лексиконом, знакомствами, властью.

Нет, не буду звонить.

Позвонила. Сбросил».

Попытка рационально проанализировать ситуацию:

«Сидели в Rain. Странный Дибок все же. Неприкаянный. Весь мир – против него. Может, это у него поза такая. Романтическая. Говорят, мальчики поздно взрослеют. А может, он просто вечно недовольный брюзга.

Интересно, зачем я ему нужна. Он со мной не спит. Нежности никакой. Дружбы особой тоже, он не посвящает меня в свои дела, не знакомит со своими друзьями. Просто иногда сидим и болтаем. Что за странные отношения?»

Да, да, Ксюша, именно так, странные. Именно так: зачем ты ему нужна?

Скоро станет ясно зачем.

В декабре Дибок ехал пьяный по трассе и не справился с управлением. Ксюша узнала не сразу, дня через три. Думала, он опять динамит, но на третий день стала искать, нашла в одной из больниц и помчалась спасать. Никто ее не звал туда, никто о ней не знал. В больнице она столкнулась с аспиранткой О., которая вела у них в вузе семинары. Здесь у Ксюши открылись глаза.

Из дневника:

«О. сказала, что пришла по поручению своей начальницы с работы. Неужели мне неизвестно, что Д. – ее мальчик, живет за ее счет. Начальнице шестьдесят восемь, на сорок лет старше, чем Д., чиновница и бизнес-вумен. Фамилия известная, двойная. Еще О. сказала, что Д. связан со спецслужбами, что он „темный человек“, что у него полно долгов, потому что он берет и не отдает какие-то кредиты. Мне все равно. Он между жизнью и смертью».

В тот день Ксюша была в таком смятении, что рассказала все это маме. Они вместе всплакнули, мама уговаривала Ксюшу не думать о Д. так много, и Ксюша вроде бы соглашалась: в больнице она сама увидела, что у Д. другая жизнь, в которой Ксюше места нет, вокруг него другие люди, а близость между ней и Д. скорее воображаемая, чем реальная. Ксюша произносила какие-то правильные слова и, казалось, абсолютно трезво оценивала происходящее.

Но на следующее утро раздался звонок. Д. хотел ее видеть, ее и только ее. Вечером Ксюша, на седьмом небе от счастья, записала в дневнике:

«Он прямо сказал мне, что послал О. и свою „черепаху Тортиллу“ (Е. Р.-Р.), и что ему все надоели, нужна только я. По-моему, предельно ясно. Мы провели весь день вместе, я выносила бутылочку. Таким образом, как говорит мама, „утка“ уже есть».