Какая эмоция самая ужасная? Презрение? Ненависть? Отвращение? Для меня самая больная и самая ужасная эмоция – это безразличие. Потому что человеку абсолютно всё равно на твои проблемы, на тебя в целом.

Я помню, когда получила травму, то увидела выражение лица своей мамы. Так вот… именно эта эмоция была у неё на лице тогда. Мне стало всё равно на травму в тот момент, потому что в сердце стало гораздо больнее. Потом это выражение мне часто приходилось видеть, до определенного момента, а именно незадолго до моего отъезда. Тогда у мамы стали появляться и другие эмоции: переживание, сочувствие, печаль.

Но сейчас перед моим лицом вновь появилось её безразличное лицо. Шрам на моей руке заболел, выводя меня из оцепенения, а совсем рядом раздался тихий голос тренера:

– Мы ждем, Мия.

В глазах вдруг потемнело, а ноги подкосились.

– Скорую уже вызвали? – раздалось где-то над моей головой, а в нос ударил запах нашатырного спирта.

– Да, должна скоро приехать, – ответил кто-то.

– Может, стоит её перенести куда-нибудь? – неуверенно предложил ещё один голос.

– А ты уверен, что её можно трогать? Вдруг что-то серьезно, – кого это её? Меня?

– Отойдите, – это голос Глеба Вячеславовича, – ей нужен воздух сейчас. А вы так столпились, что даже мне воздуха не хватает.

Я зажмурилась, а после приоткрыла глаза, щурясь из-за солнца.

– Очнулась, – пробормотал кто-то, а от моего носа наконец-то убрали вату.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил меня тренер, а я посмотрела на него и сфокусировалась только на нем и его лице.

Оказывается, вблизи, на носу, у него есть совсем немножко веснушек, а ресницы такие черные, словно он их тушью красит, но не очень длинные. Лучи от солнца падают так, что его шоколадные волосы переливаются, а кожа стала блестеть сильнее.

Моей руки неожиданно коснулась его теплая, брови почему-то нахмурились, а губы плотно сжались.

– Наверное, она головой ударилась, – сделал кто-то вывод.

Я зажмурилась, глубоко вздохнула, тут же уловив запах леса, вернее хвои и можжевельника, а также мяты. Вдохнула глубже, и этот аромат наполнил мои легкие, заставляя расслабиться и забыть обо всем на свете…

Что за наваждение? Я слегка качнула головой и открыла глаза.

– Скорая приехала, – раздался запыхавшийся голос Тимофея.

– Можешь встать сама, Мия?

– Да, – ответила я Глебу Вячеславовичу, хотя на самом деле не уверена, что смогу.

Для начала я приподнялась, приняв положение сидя, и оглядела всех вокруг. Большинство смотрят на меня с беспокойством, лишь тренер, Ян, Драгомир и ещё пару человек хмурятся отчего-то. Теперь уже, держась за руку Глеба Вячеславовича, я встала, но не успела сделать и шага, потому что ко мне подошли врачи.

Через два часа.

Врачам я объяснила так: сказала, что почувствовала слабость, потом стало темно и всё. Про свои бредни в виде лица матери перед своими глазами говорить специально не стала, так как тогда бы боюсь, они мне вынесли другой диагноз, а не "усталость на почве нагрузок". На следующий день я полностью оказалась освобождена ото всех занятий.

Поздно вечером, около одиннадцати часов (да, для меня это поздно), так и не дождавшись Виты и решив, что она и сегодня переночует у Яна, я с беспокойством на сердце легла спать. Наверное, только лишь спустя пару часов возни в постели уснула сном младенца.

А вот проснулась я из-за слишком громкой для меня возни под дверью. Сначала чьи-то кряхтения, после ругательства, а уже далее шум от падения на пол… кого-то.

Пришлось с трудом разлепить свои глаза, несколько раз поморгать, чтобы слегка прогнать сон, и вылезти из своей теплой кроватки. У меня уже есть предположение, кто это может быть.