– Да меня потом замуж никто не возьмёт! – сквозь прорывающееся рыдание говорит Фрося.

– Ну и хорошо! А зачем тебе замуж? Что бы муж бил и заставлял работать? – пытаюсь разобраться в местной жизни я.

– Может, и не будет бить, – неуверенно произносит Фрося, задумавшись. – Вон Аглая, например, сама мужа бьёт!

– Пьяного? Да ведь Аглая толще и выше своего муженька? – наугад предполагаю я.

– Правда твоя! Она и моего батю била, когда наша коза к ней в огород забралась, – признаётся девушка. – А детишки? Детишек же надо, иначе не по-людски!

– Что, я тебе детишек не заделаю? – шучу я.

Пейзанка стремительно краснеет.

– Ох, да что же ты такое говоришь, ирод! Мало я тебя розгами в детстве била! Мало!

В разговор вступила Матрена. Подслушивала, не иначе! М-да. И как мне, бедному, половой вопрос решать в таких условиях? Разве что кастинг устроить? Так мне ведь Фрося уже приглянулась. Я ей и денег дать могу, и вольную даже. Черт, а если детишки появятся? Презервативов же нет ещё! Впрочем, есть и другие способы… Но что-то мне подсказывает, что не так просто будет уговорить девицу на них.

– Шучу я, Фрося! Не буду я тебя портить! Мужу целой достанешься! – обещаю я. – Есть для тебя другая работа!

– Я согласна! – вздыхает девушка. – Да и нет у меня жениха, кому я нужна такая: тоща и неказиста.

Смотрю подозрительно. Это она придуривается? На комплимент нарывается? Да нет. Вроде, серьёзно так считает.

– Восемь рублей проси! Работы в доме много! – слышу голос Матрены откуда-то из-за стены.

Это не в день скорее а за месяц, – прикидываю про себя я.

И как же задрала меня вздорная домомучительница. Ещё и розгами меня била, оказывается, в детстве. Тело на слово “розги” откликается вздрагиванием. Точно, помнит Лешка такой факт.

– Дам десять! И два рубля прямо сейчас. Есть работенка для тебя – в маминой комнате порядок навести: пыль стереть, вещи разобрать, бельё женское, особо то, что моль поела, отдельно положи, что продать можно – тоже отдельно, – даю я указания.

– Давно бы так! А то не разрешал даже заходить в комнаты барские, – слышу довольный на этот раз голос Матрены.

Ловлю себя на ощущении, что где-то в комнате появилось новомодное устройство “Алиса”, и я с ней разговариваю. Вернее, устройство это – “Матрена”!

– Матрена, включи музыку! Громкость – семь! – командую я, наливая себе в большую кружку густого киселя.

– Благодарим Тя, Христе боже наш, яко насытил еси нас земных… , – забубнила молитву после еды Фрося.

– Заболел, Леша? – в комнату заглянула встревоженная моська Матрёны. – Кака-така музыка?

– Что, даже граммофона в доме нет? – спрашиваю я, не помня, когда это устройство было изобретено.

– Ой, беда! Заговариваешься! Надо опять кровь пущать, – озаботилась кормилица.

– Себе пусти! – ору я в гневе.

Чую, убьёт меня местная медицина. А ведь я только жить начал!

– Есть что пожрать? – в комнату заскочил мой собрат по пападанству.

От скандала меня спас Тимоха! Вернее, скандал всё равно был, но ругали уже моего конюха – нерадивого, который “коня не покормил, а убёг по деревне людей от дела отрывать”. А ещё он руки не помыл – эта претензия уже от меня. Молитву перед едой не прочитал – опять Матрёна. Повадился барский стол подъедать – тоже ясно кто. Вжав голову в плечи так, что ушей стало не видать, Тимоха торопливо наяривал гороховый супец, который, кстати, был чудо как хорош! Опытный, сука! “Васька слушает да есть”.

– Всё исполнил, что поручил! – громко сказал мой дворовой, думаю, больше для грозной бабы, чем для меня. Я-то рядом сижу, чего орать?