Вошел Вульф, увидел его и бросил на меня недовольный взгляд. Действительно, я должен предупреждать его о посетителях, чтобы он не появлялся в кабинете не подготовленным к встрече, но ставлю десять против одного, что, если бы я доложил ему о приходе О’Нила, он отказался бы принять его и велел пригласить на вечер вместе со всей компанией, а я вовсе не видел необходимости в еще одной трехчасовой передышке для мозгов Вульфа. Шеф так надулся на меня, что сделал вид, будто не признает рукопожатий. Он лишь наклонил голову, самую малость, так, что, будь на ней кувшин с водой, не пролилось бы ни капли, потом сел, хмуро поглядывая на посетителя, и коротко спросил:

– Итак, сэр?

О’Нила это не встревожило.

– Я восторгаюсь вашим кабинетом, – сказал он.

– Благодарю вас. Но, смею думать, вы явились сюда не ради этого.

– О нет, нет, конечно нет. Будучи председателем банкетной комиссии, я помимо своей воли оказался в гуще событий – я имею в виду убийство этого Буна… Не скажу, что я замешан в нем, это слишком сильное слово, лучше сказать – имею касательство. Действительно, я имею к нему касательство.

– А разве кто-нибудь говорит, что вы замешаны?

– Говорит?! – О’Нил выразил крайнее удивление. – Это не то слово. Полиция считает, что все, кто связан с Ассоциацией промышленников, замешаны в убийстве. Вот почему я утверждаю, что линия поведения исполнительного комитета – в корне неправильна. Не поймите меня превратно, мистер Вульф… – Он умолк, бросив на меня дружелюбный взгляд, словно был уверен в моей поддержке, затем продолжал: – Я являюсь одним из самых прогрессивных членов ассоциации, но идею сотрудничать с полицией, как это делают они, и тратить деньги на частное расследование – считаю вздорной. Мы должны заявить полиции, и заявить недвусмысленно: да, было совершено убийство, и как добрые граждане мы надеемся, что убийца будет изобличен, но мы не имеем к этому никакого касательства.

– И еще заявить, чтобы они больше не приставали к вам.

– Верно. Совершенно верно. – О’Нил был счастлив найти родственную душу. – Я как раз находился в конторе ассоциации, когда они вернулись и сказали, что наняли вас. Я хочу внести ясность, потому что не люблю действовать за чьей-либо спиной. Я не могу с этим согласиться. У нас начался спор, и я заявил, что иду повидаться с вами.

– Превосходно. Хотите уговорить меня отказаться от этого дела?

– О нет. Я понимаю, что это безнадежно. Разве не так?

О’Нил улыбнулся мне, словно желая сказать: «Ну и тонкая штучка твой босс!» – но, не встретив сочувствия, снова повернулся к Вульфу:

– Скажу откровенно, меня привело сюда чувство ответственности. Как председателя банкетной комиссии. Я видел копию письма, которое вам оставил Фрэнк Эрскин, но не знаю подробностей вашей беседы. Однако десять тысяч долларов задатка?! За простое расследование – сумма невообразимая! На своих предприятиях я нанимаю детективов – ну, понимаете, возникают разные взаимоотношения с рабочими, – и меня, вполне естественно, заинтересовало: действительно ли это простое расследование или нет? Я прямо спросил Эрскина – нанял ли он вас для того, чтобы оградить членов нашей ассоциации, ну, как бы это сказать… отвлечь внимание в другую сторону, что ли, и он ответил отрицательно. Но я знаю Фрэнка Эрскина. Его ответ меня не удовлетворил. Так я ему и сказал. К несчастью, у меня есть совесть и сильно развито чувство ответственности. Поэтому я и пришел спросить вас…

Вульф скривил губы, но от смеха или негодования – не могу сказать. Его реакция на оскорбление зависит исключительно от того, как он себя чувствует в данный момент. Когда на него нападает лень, он и бровью не поведет, даже если кто-нибудь скажет, что он специализируется на бракоразводных делах.