Наступил день, когда олигархия жрецов и знати отбирает власть у царя. Позднее народное движение дает массам более широкие права. И как всегда в этой стране, где в основании власти лежит религия, социальные достижения оборачиваются прямым участием в культе, который, в свою очередь, расширяясь, предоставляет более широким социальным слоям все более широкое участие в управлении государством и владении землей.

Следует отметить, что концепция расширения прав населения в отношении исполнения религиозных обрядов в период Среднего царства и их последствия – одна из самых оригинальных идей, которой египтология обязана А. Морэ, а также источник плодотворных параллелей с Грецией и Римом.

Ра по-прежнему был монополией фараонов, но религия Осириса постепенно открывала свои двери, и число тех, кто оказывался причастным благам его бессмертия, постоянно возрастало. Справедливость изливалась с неба на землю.

«Священный деспотизм сменился государственным социализмом» (А. Морэ). Фараон становится более человечным, советуется со своей совестью, устанавливая законы. Простолюдины, полностью пробужденные к религиозной и гражданской активности, задумываются о смысле жизни. Если в сердце человека «жил Бог», если он был «чист», он мог быть уверен в бессмертии. Умерший человек, оправданный богом, становился Осирисом, фараоном. С большей убедительностью, чем кто-либо до него, А. Морэ демонстрирует это отождествление умершего с царями и богами.

Когда Египет вышел из своей относительной изоляции, когда – перенеся и сбросив иго гиксосов, – наученный опытом, он основывает протектораты за пределами границ, чтобы предотвращать новые вторжения, начинает расти зависимость царя от жрецов, с которыми монарх вынужден бороться. Один из фараонов предпринял попытку религиозной революции, которая содействовала «антиклерикальной» политике. Эхнатон возводит культ Ра до уровня монотеизма. Новая доктрина, с ее нравственной красотой, чувством человеческого единения, призвана восстановить прежний статус царя как воплощения бога и всю полноту его власти. Однако в итоге торжествует теократия с Амоном, богом жрецов, сохраняющаяся вплоть до конца египетской независимости.

По мере развития египетской мысли все более основательное место (как показывает и неоднократно подчеркивает А. Морэ) занимало глубокое понимание того, что божество – это жизненная, созидательная сила, «потенциал», разделенный между богами – явленными множеством форм, – видимыми воплощениями которых являются живые существа[4], бесчисленные имена которых выражают многообразие жизненных сил. И среди этого разделения могущества постоянная общность стремится организовать божества в некую структуру и создать творца физических и нравственных законов. В египетской мысли это первые очертания метафизики, предвещающей Платона.

В своей книге А. Морэ говорит о египетском искусстве, о его религиозном подтексте. О пирамидах можно сказать, что, подобно готическому храму, это «акт веры». Гробницы и храмы – «пристанища вечности, размером с город»[5], в которых виды искусства, не отделенные друг от друга, сливались воедино, чтобы передавать символы. Вот высшее выражение египетского гения, любящего величие, но величие полное достоинства, сохраняющее «чувство меры даже в грандиозном»[6]. Письмо, начавшееся с рисунка, литература, возникшая как украшение храмов, все творения разума находились под властью пантеистического мистицизма египтян.

Я бы подробнее остановился на религии Египта, если бы не имел надежду поговорить о ней в целом, о ее истоках и роли в эволюции человечества в предисловии к книге «Религиозная мысль Греции», которая станет первой в серии книг, полностью посвященных изучению религии.