– Давай завтра, – притормаживая, вздыхаю я. – Все завтра, Алин. Я урегулирую, позвоню кому нужно, извинюсь.

Устало потирая виски, вскидываю взгляд на молодое румяное лицо девушки, в котором читаются отблески сочувствия. Возможно, даже искреннего. Алина – одна из немногих, кто, работая в медийной сфере, умудрился сохранить в себе человеческое начало.

– Как вы? – тихо и очень мягко спрашивает она, и я понимаю, что речь идет не о провальной пресс-конференции, а о моем внутреннем состоянии.

– Не очень, – честно признаюсь я. – Но завтра, надеюсь, будет лучше. Просто мне нужно немного побыть одной.

– Хорошо, – понимающе кивает она. – Я сделаю объявление, что вам внезапно стало плохо и именно поэтому вы так спешно покинули зал. К проблемам со здоровьем общественность относится более лояльно, чем к личным.

– Спасибо, Алин, – выдавливаю из себя благодарную улыбку. – Я пойду.

Попрощавшись с ассистенткой, прохожу несколько метров и, остановившись у колонны, задумчиво приваливаюсь к ней плечом. Несмотря на явное нежелание с кем-либо разговаривать, я все равно чувствую потребность в поддержке. В небольшом участии и душевном тепле, которые могут подарить только близкие.

Проблема в том, что по-настоящему близких людей у меня нет. Ну, то есть формально ими, наверное, являются мама и муж, но в последнее время пропасть между нами можно мерить аршинами – так сильно и беспросветно углубилось недопонимание.

И если в нашем с Олегом браке осталось хоть немного теплоты, которую мы отчаянно пытаемся сохранить, то отношения с матерью можно охарактеризовать одним единственным словом – плохо. Настолько плохо, что, даже находясь под дулом пистолета, я бы не позвонила ей, чтобы излить душу. Слишком много иголок в прошлом она в меня воткнула.

Немного подумав, я все же принимаю решение набрать мужа. Как-никак он сам просил отзвониться после конференции и рассказать о том, как все прошло.

Несколько секунд слушаю протяжные гудки, а затем из динамика доносится голос Олега. Приятный, но слегка высоковатый для мужского. Помню, из-за голоса в день нашего знакомства я даже подумала, что он гей. А потом, через пару недель в спальне убедилась в обратном.

– Да, дорогая, привет! Как все прошло? – сразу переходит к важному он.

– Привет, довольно паршиво, – невесело усмехаюсь я. – Набросились на меня, как стая голодных гиен. Каждый норовил укусить побольнее.

– А до чего в основном докапывались? – интересуется муж.

– Цитировали статью Лозового, где мой роман называется «бездушным продуктом западной поп-культуры», упрекали в идеологической диверсии, радикальном феминизме и прочих смертных грехах, – с иронией в голосе сообщаю я.

– Хреново, – после небольшой паузы отзывается он.

– Да не то слово, – мрачно подтверждаю я. – Ублюдки хотели испить мою кровушку, всю до последней капли. Но я не дала им этого сделать.

– В смысле?

– Просто встала и ушла.

– Взяла и без объяснения причин прервала конференцию? – голос мужа подскакивает на несколько октав.

– Ну да.

В трубке раздается тяжелый вздох, а затем Олег продолжает:

– А ты не думаешь, что погорячилась, Карин? Ведь от общественной огласки зависит успех твоей книги.

– Да плевать на этот успех! Пошли они все к черту! – в сердцах восклицаю я. – Что эти недалекие писаки понимают в настоящей литературе? Их взгляд зашорен, а рынок переполнен низкосортными бульварными романами, которые они восхваляют! Когда вокруг одни штампы, истинное искусство воспринимается в штыки.

– Ты безусловно права, но, – муж запинается, – тебе не кажется, что «Вечное» и впрямь немного сыроват и чересчур претенциозен? Возможно, ты где-то недожала, недоработала…