Пятно с экрана он все-таки решил стереть. Достал салфетку, понюхал ее зачем-то. После болезни он почти все нюхал, проверяя – а есть ли запах? Вдруг опять пропал? Салфетка не подвела, врезалась в ноздри ароматом спирта и абрикоса.

Он поморщился, осторожно потер экран. Пятно исчезло. Вот если бы все проблемы исчезали так же легко. Потер салфеткой и нет их.

На экране вспыхнуло уведомление. Ну да. Лайк. И от кого же? Он почти не сомневался, что от нее. Неужели она думала, что этими несчастными лайками можно хоть что-то исправить? Или ей было все равно? Главное, чтобы жизнь шла привычно и правильно?

Проснулась, лайкнула все, что попалось, и пошла по накатанной колее?

Он с трудом мог представить, какая у нее там накатанная колея. Ванная, кухня, шкаф со школьной формой? Вряд ли у нее форма, как у него, висит на стуле. Девчонки аккуратные. Хоть особой аккуратности в ее рюкзаке он не замечал. Когда ему случилось пару раз тащить этот рюкзак, казалось, что в нем собраны учебники и тетради за все годы учебы и еще немножко игрушек, украшений и того, что девчонки носят с собой, но никому не показывают. Но тогда ему было не трудно. И даже нога почти не болела, хоть обычно отзывалась ноющей болью при каждой усиленной нагрузке. А тогда как-то все забывалось. Наверное, потому что он ее действительно любил. Не ногу, конечно, и не нагрузку. Любил или мог полюбить очень скоро. Но ей это было не нужно. И он был не нужен, как оказалось. Хорошо, что ее подружка ему все рассказала. Иначе, он бы до сих пор ходил дураком.

Они познакомились даже не в школе. В их школу он перевелся с первого сентября, но заболел – тогда еще обычной простудой – и на уроки пришел восьмого числа. Вообще-то, восьмерка была его любимой цифрой. Почти бесконечность, но не совсем.

Так вот, он возвращался из поликлиники и заходил в подъезд. Домофон сработал странно, пропищал тревожную трель, как будто у него был не тот ключ, но потом все-таки замок щелкнул, и дверь открылась. Может, лучше бы и не открывалась, потому что через секунду после этого его окатило волной терпкого аромата – то ли горького миндаля, то ли перезревшей вишни, только тоньше, нежнее, и он споткнулся на низенькой ступеньке и чуть не упал. Хорошо, что рядом были перила. Он схватился за них и стоял и смотрел, как мимо него пронесся тонкий розовый вихрь. Вихрь пронесся, а аромат остался. Секундой позже он сообразил, что на ступеньках осталось еще кое-что. Он наклонился и увидел брелок – куклу в синем платье.

Сначала он и не думал его подбирать, но потом увидел, что рядом на кольце блестит ключ. А ключ – это серьезно. Гораздо серьезнее брелока.

Он наклонился, поднял находку и, вытащив из кармана блокнот и карандаш (их носил с собой всегда), нацарапал объявление.

«Кто потерял брелок с куклой в синем, пишите в „ВК“», и уточнил кому. Про ключ писать не стал, а то мало ли? Кто потерял, тот и сам знает. Вернее, та.

Он же видел, что розовый вихрь был девчонкой, его ровесницей, наверное.

Она написала вечером, когда он уже забыл и про брелок, и про объявление. Сидел в кресле и рассматривал свои любимые корабли. Не парусники, нет. Почти современные, многопалубные – для долгих круизов, для экспедиций, для путешествий из точки А в точку Б. Он тоже путешествовал однажды из точки Санкт-Петербург в точку Плёс и обратно. Круиз длился десять дней, и поначалу он думал, что сойдет с ума от безделья и скуки. Ведь там, на маршруте, даже интернет обещали не везде.

Интернет реально то и дело пропадал, зато можно было сидеть на палубе и смотреть не в экран смартфона, а по сторонам. На огромное озеро без берегов, на волны в полметра высотой, на белую пену, разбивающуюся о борт корабля. А потом озеро закончилось и их принял канал, с песчаными осыпающимися берегами и мутной желтоватой водой. Плыть по такой воде было тошно, но скоро начались шлюзы. Один за другим. И тогда уже почти все, кто был на корабле, кроме команды, конечно, вылезли на палубу и бегали с носа на корму и обратно, чтобы лучше видеть, как в камеру шлюза приходит вода, и теплоход поднимается, подталкиваемый со дна как будто огромной ладонью.