Ну и, конечно же, офицеры остались теми же, что и до революции. Точнее, офицеры бывали, конечно, всякие. Но каждый случай дикого произвола передавался из уст в уста, гремел по всему фронту.

9 декабря 1914 года около станции Радзивиллов командир 102‑го пехотного Вятского полка полковник Довбор-Мусницкий встретил двух солдат и набросился на них с руганью. Затем выхватил револьвер и двумя выстрелами в упор тяжело ранил солдат. Самодурство Довбор-Мусницкого, получившего вскоре чин генерала и командование дивизией, осталось безнаказанным^>133.

9 марта 1915 года, около девяти часов утра, в Перемышле, тотчас же по сдаче его русским войскам, проезжавший вместе со своим штабом по одной из улиц города начальник 81 пехотной дивизии генерал-лейтенант Чистяков заметил какого-то русского солдата, разговаривавшего с местными крестьянами. Генерал Чистяков «без всякого повода со стороны нижнего чина» и «совершенно неожиданно, по словам документа, – для всех свидетелей (офицеров штаба дивизии), не видевших никакой необходимости в принятии столь суровой меры», избив солдата хлыстом, обратился к сопровождавшему его ординарцу со следующими словами: «Отведи его туда (указывая рукой на пустырь вправо от улицы) и застрели, как собаку». Ординарец-казак, «исполнив приказание начальства», доложил генералу: «Ваше превосходительство, приказание исполнил». Далее следует обычный для царской армии диалог. Генерал: «Спасибо, молодчина». Казак: «Рад стараться»^>134.

В феврале 1916 года в 23‑м Сибирском стрелковом запасном полку в Новониколаевске призванный из Барнаульского уезда рядовой Казанцев во время дежурства поставил винтовку, закурил папиросу и отказался назвать свою фамилию командиру роты. Вместо дисциплинарного наказания прапорщик Степанов приказал под угрозой расправы избить нарушителя воинской дисциплины. У Казанцева было сломано 9 ребер и их осколками порвана печень. Вскоре он умер, а прапорщика перевели в другую роту на должность младшего офицера. Произошедшее, согласно информации жандармов, вызвало «большое недовольство» солдат^>135.

А в довершение всего с 1915 года в армии снова ввели телесные наказания (на фронте, во время войны!). По-видимому, другие меры воздействия на солдатскую массу к тому времени полностью себя исчерпали. «Это явление – свидетельствовал один из солдат, – осенью 1915 года стало обыденным: секут за то, что вздумается, за самые ничтожные пустяки, часто совершенно безвинных, а то и просто по прихоти начальства. Мы знаем такие роты, батареи и команды, где мало есть телесно ненаказанных и [где все] поголовно биты начальниками этих рот, батарей и команд».

Солдаты часто писали о чувстве безысходности, об угнетающих мыслях о порабощении, вызываемых зверским обращением офицеров с солдатами: «Что-то жуткое чувствуется при переживании всего этого кромешного матершинства, глумления над человеком, слишком ужасно видеть, как бьют, таскают за бороду людей, которым 40 и больше лет»^>136.

Положа руку на сердце: кого-то еще удивляет, что в армии «революция» началась с расправ с офицерами? Чего еще приходилось ждать?

А из дому шли и шли письма. И почти в каждом за строчками или прямым текстом стояло: «Мы голодаем…»

Ранее уже говорилось о том, что даже в мирное время крестьяне не могли прокормиться с земли. Постоянные мобилизации резко сократили численность трудоспособного населения деревни. По 50 губерниям и областям страны призванные в армию составили 47,4 % всего трудоспособного мужского населения деревень^>137. С каждым годом войны число семейств без работников все более и более возрастало. Вскоре на поля начали отправлять военнопленных, но их было к осени 1916 года всего 1 млн 100 тыс. человек, в то время как армия выгребла из деревень 15 миллионов. Резко сократилось и поступление сельскохозяйственной техники. В России ее производство во время войны уменьшилось в два раза по сравнению с 1913 годом, а поставки из-за рубежа прекратились. В «промышленно развитой державе» даже косы, как оказалось, ввозились из Австро-Венгрии.