Императрице было уже шестьдесят семь лет, хороший преклонный возраст для той эпохи, и она чувствовала, что силы неумолимо оставляют ее. Преследуемая такой мыслью, Екатерина Великая готовит манифест, лишающий сына Павла Петровича права наследования престола в пользу повзрослевшего внука Александра. Считается, что она хотела обнародовать его 24 ноября 1796 года, в Екатеринин день. Но не успела этого сделать, скончавшись 5 ноября.

Считается, что великий князь Александр Павлович знал содержание этого екатерининского манифеста. Но у него «не хватило храбрости воспользоваться им, и он предает себя воле отца». Вполне возможно, что и тот знал такую волю проклинаемой им венценосной матери, мучаясь долгим ожиданием дня собственного воцарения.

Августейшая бабушка с июня по ноябрь 1796 года держала новорожденного внука при себе. Но она уже была больна, родник жизни ее иссякал. Екатерина II, однако, самолично выбрала няню для малыша и кормилицу – «крестьянку, московскую славянку». Ею стала красносельская крестьянка Евфросинья Ершова, отличавшаяся здоровьем и любовью к малым детям.

Первой воспитательницей маленького великого князя стала его няня Евгения Васильевна Лайон, родом из Шотландии (которую порой ошибочно называют англичанкой), протестантка по вероисповеданию, «взятая от генеральши Чичериной». Она учила малыша крестить лоб и читать молитвы «Отче наш» и «Богородицу». Николай Павлович сохранил о своей няне самые добрые воспоминания, помня ее ласку и заботу. Избранница бабушки и стала тем человеком, который начал формирование характера будущего венценосца Российской державы. Евгения Лайон была «фанатично привязана к ребенку».

У детской кроватки ночные дежурства с бдением несли преданные матушке государыне придворные дамы подполковница Екатерина Синицына и надворная советница Екатерина Панаева вместе с «и не более и не менее как четыре горничных для услуг». Так что пеленки младенцу сразу же менять и стелить было кому. Когда малыш подрос, няни и горничные в ночных дежурствах у его кроватки стали чередоваться. Числом их стало меньше. В числе прислуги малыша значились еще два камердинера, два камер-лакея и восемь (!) истопников.

Затем к маленькому мальчику представили двух других воспитательниц. Это были: статс-дама матери графиня Шарлотта Карловна Ливен, урожденная Гаугребен (впоследствии княгиня), и гувернантка вдовая полковница Юлия Федоровна Адлерберг, урожденная Багговуд. Таково было женское окружения Николая в первые четыре года его жизни. Он называл графиню Ливен «образцом неподкупной правдивости, справедливости и привязанности к своим обязанностям», которую дети императора Павла I «страшно любили».

Няня шотландка Евгения Лайон оставалась при маленьком Николае до его семилетия. Современники отмечали ее характер «смелый, решительный и благородный». Сам Николай Павлович, привязавшийся к ней, называл мисс Лайон «няней-львицей».

Военный историк старой России генерал-лейтенант Н.Ф. Дубровин в своей работе «Несколько слов в память императора Николая I», увидевшей свет на страницах «Русской старины», указывал, что самодержец всея Руси заимствовал от своей няни «прямоту, рыцарское благородство и твердость в поступках». Действительно, Евгения Лайон являлась в его детстве «единственной руководительницей», сумев установить с мальчиком доверительные отношения.

Историки считают, что Евгения Лайон «передала» маленькому воспитаннику и что-то из свойственных ей «предрассудков». Будучи в 1794 году в мятежной Варшаве, она натерпелась страхов во время восстания Костюшко и потому навсегда возненавидела поляков, подвергших ее жизнь опасностям. Это чувство няня внушила и маленькому великому князю. Она же дала ему первые понятия о долге и чести Романовых.