Расположенный на открытой террасе ресторан был полупуст, да и столик трех Киевиц не случайно стоял в отдалении от прочих. Впрочем, Чуб говорила без стеснения не по этой причине, а потому что забывала стесняться везде и всегда:

– И кстати, прикольная опера. Мне про нее еще в Глиэра рассказывали…

– Ты в своем уме? – Екатерина Михайловна Дображанская со стуком отложила вилку и нож. – Открывать людям правду – Великий запрет. Ты играешь с огнем!

– Но ведь я все время выигрываю! – отпарировала Землепотрясная Даша. – Он абсолютно уверен, что это безумные глюки. Пойми, мы поспорили… Он жуткий мажор: папа – миллионер, мама – снобистская стерва. Я ему: «Между прочим, не все можно купить за деньги». А он как начал смеяться: «Тебе сколько лет? В жизни не слышал такой отстойной банальности, только в кино…» И теперь постоянно подкалывает. Говорит, покажи хоть одну вещь, которую за деньги не купишь, и, обещаю тебе, я ее куплю. А покажешь мне три, брошу все и пойду работать на бензоколонку. Вот я и показала… Пусть попробует купить это!

– Твои вечные споры не доведут до добра, – пасмурно сказала Катя.

– Да нет, он вообще-то хороший, – заспорила Даша на этот раз с самою собой. – Образованный. Много читает. Знает три языка. Правда знает! Английский, немецкий, французский. И умный… И занимается спортом. Но та-акой противный, такой гадкий мажор. Только скажет что-то, меня аж трясет. Мы в клубе с ним позавчера познакомились, и он сразу…

– Ты хоть понимаешь, что рискуешь не только собой, но и нашей властью, моею, Машиной – властью всех Киевиц? Ты – эгоистка. – Руки Кати, отягощенные десятью массивными магическими кольцами, угрожающе легли на стол.

– Вот только не вздумай, – погрозила Даша Чуб пальцем Катиным кольцам, – применять на мне свою магию. Я – Киевица!

Катерина посмотрела на младшую из Трех, желая прояснить ее мнение, прежде чем вынести Чуб окончательный вердикт. Но Маша Ковалева, оказывается, вовсе не слушала их – сидела, положив подбородок на руки, с отстраненным кисло-постным лицом над нетронутым завтраком, и Катя мигом забыла про Дашу.

– Маш, что с тобой?

– У тебя что, зуб болит? – расшифровала ее выражение Чуб. – Кстати, у Киевиц могут болеть зубы?

– Не могут. Все нормально. – Маша быстро тряхнула вьющимися рыжими волосами, вырываясь из собственных мыслей. – Я просто задумалась.

– Точно нормально? – прояснила ситуацию Катя. – С твоим сыном все в порядке? Кто с ним сейчас? Мир?

– Папа. Он любит нянчиться с внуком. У нас и Кадетская роща под домом, удобно – есть, где с коляской гулять. Папа, походу, и сам отдыхает, сидит на скамейке, газету читает. Миша спит. Он очень спокойный мальчик…

– А это что у тебя? – Чуб схватила соседку за рукав рубашки. – Ты где так заляпалась?

– А-а… это воск, – принялась соскабливать желтоватое пятнышко Маша. – Я утром в церкви была. Николы Мокрого. Знаете, Церковь на воде…

– Потому он и называется «мокрым»? – Чуб засунула в рот последний оладушек.

– Не совсем. То есть Николаевскую церковь действительно прозвали так из-за воды. Это не официальное – скорее народное название. А в остальном… Вы что, правда не знаете? – оживилась от удивленья студентка исторического факультета.

– Нет, расскажи, – проявила неподдельный интерес Катерина.

– Сказ про Николу Мокрого – одна из древнейших легенд о чудесах Святого Киева, – начала Ковалева. – Образ Николая в Софийском соборе считался самой древней иконой святого на всей Руси. И чудо, сотворенное им в Киеве, было первым его дивным деянием на нашей земле. Давным-давно, в XII веке, некие благочестивые муж и жена отправились на лодке из Киева в Вышгород. По дороге жена задремала и выпустила из рук их маленького сына. Мальчик упал в воду и утонул. В отчаянии родители принялись упрекать святого Николая, покровителя путешественников, мореплавателей и малых детей, в том, что он не уберег их малыша. Но затем раскаялись и обратились к нему с чистосердечной молитвой… На следующее утро, еще до того как рассвело, пономарь собора Святой Софии внезапно услышал в темноте детский плач. Утопшего младенца нашли на хорах – мокрым от воды, но живым и здоровым, лежащим под иконой святого Николая. После этого образ и прозвали Николой Мокрым. Столетьями его считали одной из первейших киевских святынь. А сам сюжет о чудесном спасении младенца был изображен на другой иконе – в Макариевской церкви на Подоле…