– Как видишь.

– Вижу. А дальше что?

– А дальше пусть работают профессионалы, а господину Аличеву придётся немного понервничать.

– Ты хочешь сказать, что он не сможет…

– Ничего он не сможет. Счета заморожены. Все.

– А обоснование?

– Обоснование… – Задумывается. – Обоснование: ибо нефиг!

– Оу! Не припомню таких изменений в законодательстве.

– Было бы неплохо, – задумчиво тянет Наталья.

– Это всё, конечно, хорошо. Но у него финансисты тоже не дураки.

– Не дураки. Но в любом случае им есть от чего нервничать. Не бывает честных финансистов, Вадим. И найти к чему придраться – не проблема. Проблема во времени, которого у нас не так уж и много. Если Мария найдёт брешь, то, может, не всё так плохо, как ты охарактеризовал.

– А если не найдёт?

– А вот этого «если» нам не надо. – Заявляет таким тоном, словно её желание будет исполнено по одному щелчку пальцев. – К следующему заседанию нам нужно предоставить истинный облик господина Аличева, а не ту клоунаду, что он устроил. И ещё. Я планирую добиться отвода Павлюченко.

– А основание?

– Сомнение в объективности и беспристрастности.

– Хм. Серьёзное обвинение. А доказательства?

– Достаточно.

Не скажу, чтобы я сомневался в Наталье. Тётушка и не на таких умников находила статью. Но в душе почему-то довольно скребётся злорадство от предвкушающего удовлетворения. Казалось бы, обычное дело. Это всего лишь работа. Тогда почему такое ощущение, словно это касается меня лично?

Дана

– И зачем ты приехала? – Недовольно ворчу, когда в комнату вихрем врывается Юлиана.

Прямо с порога. Не раздевшись. Взбудораженная. Видно, что и одевалась подруга в спешке.

Я очень просила Игоря Алексеевича не говорить о случившемся своей дочери, когда она ему позвонила. Но он меня не послушал. И вот результат: Юлиана, бросив семью, примчалась сюда. Ладно бы она жила, как раньше, рядом, а так ей из-за меня пришлось ехать через весь город.

– Ты как? – Оставляя мой вопрос без ответа, спрашивает Юлиана.

– Всё в порядке благодаря твоему папе.

Испуг прошёл. Эмоции тоже. Наступило какое-то противное безразличие или апатия.

– Данка, нельзя же так. Ты знаешь, как я напугалась?!

– Прости. Я не хотела ничего говорить тебе.

– Ещё чего не хватало! Партизанить они тут решили. – Возмущается. – Неужели Аличев опустился до угроз?

Ничего не отвечаю. Меня коробит от одного этого имени.

– Тебе обязательно нужно написать на него заявление в полицию. Это же нападение.

– Которое он снова перевернёт, как попытку примирения брошенного обиженного мужа? Нет, уж спасибо. Да и полиция не особо любит влезать в семейные разборки.

– Однако твоё заявление они обязаны принять. – Никак не угомонится Юлиана.

– Не начинай. – Прошу подругу. – Не хочу даже имени его слышать.

Мой муж настолько упал в моих глазах, что ниже просто некуда.

– Дана, как ты не понимаешь?! Этого нельзя так оставлять!

– Я не собираюсь. Завтра позвоню Иконниковой. А там буду делать, что она скажет.

– А почему не сейчас?

– Юлян, ты время видела? Куда звонить? Рабочий день у нормальных людей давно закончился. Она адвокат, а не мой личный охранник двадцать четыре на семь.

– Знаешь, дорогая, после сегодняшнего тебе точно понадобится телохранитель.

Я нисколько не удивлюсь, если Юлиана и телохранителя ко мне приставит. Только сейчас мне настолько всё равно, что спорить с ней я совершенно не хочу. На её телефон приходит сообщение, и подруга отвлекается, оставляя меня в покое. Быстро печатает ответ, а я вижу как на её лице расцветает счастливая улыбка.

– Юлян, ты бы ехала домой. Поздно уже. Ты и Снежку из-за меня одну оставила.