– Поухаживайте за мной, Борис Викторович, – приободрила графиня слегка оробевшего Савинкова. – Вы, верно, устали с дороги?

– Добирался на перекладных, – беглый ссыльный скромно опустил глаза, взял хрупкий заварочный чайничек с золотым ситечком. – Одним рейсом опасался, чтобы жандармы не сняли с поезда. Ехал по-разному. Бежал я десятого числа, но…

Савинков замолк. Налил себе и стал помешивать ложечкой сахар.

– Окольными тропами, что вились пред вами в лесной глуши, возвратились к океану смерти.

– Как вы сказали? – вскинул голову Савинков.

– Повторить? – явила неожиданную прямолинейность Морозова-Высоцкая.

– Если не затруднит.

Графиня повторила. По спине Савинкова пробежал холодок. Не зная, куда себя деть, торопливо отхлебнул чай, обжёгся, поставил чашку, неприлично громко звякнув.

– Меня, наверное, ищут, – проговорил он, помедлив и находясь в смущении. – Вынужден был побеспокоить, несмотря на соображения конспирации, но и руководствуясь, прежде всего, ими… – он запнулся. – В Вологде Анатолий Васильевич Луначарский рассказывал мне о вас.

– Вот как, – морщины на лице графини разгладились. – Лестно. Помнит ещё.

Савинков легонько покрутил чашку, как бы поправляя.

– Расскажите о себе, – мягко подтолкнула графиня. – Кого из людей в ссылке знали?

И беглец выложил козырь.

– Адрес ваш назвала мне Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская и снабдила рекомендательным письмом к вам. Вот оно. Прошу прощения.

Он надорвал подкладку на шляпе, извлёк сложенную четвертушку бумаги и с лёгким поклоном протянул Аполлинарии Львовне. Морозова-Высоцкая приняла ксиву, поднесла к носу лорнет.

– Другой разговор, – когда она дочитала, взгляд сделался почти дружеский. – Вы можете остановиться у меня. Место за столом найдётся. Здесь тихо. Если вы будете избегать пьяных дебошей и назойливости в отношении замужних дачниц, это позволит исключить полицию из круга общения. Глупости происходят от скуки, а скучно у нас не будет. Мы привлечём вас к революционной работе в пределах дачи, если вам угодно. Нам очень не хватает лишней пары рук.

Савинков замялся.

– Вы желаете навестить Веру Глебовну? – в лоб спросила графиня.

«И про жену знает? – молодой человек был сбит с толку. – Верно, Ежов разболтал, чума. Все всё видят, все всё знают, все треплются обо всём почём зря».

– Для меня сейчас путь домой есть кратчайшая дорога на Шпалерную. За квартирой наверняка установлено наблюдение. Всюду шпики, всюду глаза и уши.

Лицо графини выразило приличествующую моменту тень печали, которая пробежала и растаяла, подобно облачку на небосводе вежливого внимания.

– Я к вам потому и пришёл, что это наименее вероятно для охранки, и, как сказала Екатерина Константиновна, вы можете оперативно помочь перебраться за кордон.

– Сейчас возможности куда скромнее, а ряды совсем жидки, – печально сказала Аполлинария Львовна. – Я лишена возможности снабдить вас паспортом, и даже проводника-контрабандиста для перехода границы взять неоткуда.

– Однако, – осторожно рискнул Савинков, – могу ли я рассчитывать на ссуду, пусть под определённый процент?

– В моём нынешнем положении это представляется едва ли возможным. Кроме того, единовременная помощь, пусть даже дворянину, идёт вразрез с моими принципами, тем более, под ссудный процент. Это не является отказом в посильной помощи, Борис Викторович. У меня вы можете найти приют на некоторое время. Воспользуйтесь этой возможностью, прошу вас. Ситуация способна измениться в благоприятную сторону, но этот момент требует некоторого ожидания.