На следующий день ханазар лагеря – почтенный лер Гуминак Черива с почтением пригласил меня в свою палатку, где вместе с ним жила многочисленная семья – жена и шестеро детей. Двое старших сыновей уже месяц как переехали на место строительства и их место заняла одинокая хитайя с малышом. Все вышли по первому знаку вождя, оставив нас наедине, что мне не слишком понравилось, ведь разговор у меня именно к женщинам.

- Мия Митас, - приглашающе кивнул на шкуру на полу хитар. Села, подмяв под себя ноги, благо ходила в лагерь в штанах. – О чем вы хотели поговорить?

- Лер Черива, - замялась я. – Разговор у меня не к вам, а к аррагионкам, оставшимся без средств к существованию. Именно им я хочу предложить работу, способ обеспечить себя и своих детей.

Ханазар одарил меня долгим пристальным взглядом, он не спешил отвечать, раздумывая над моими словами.

- В культуре пустошей, мия Митас, - наконец уважительно произнес вождь, - не принято хитайям самим добывать свой хлеб. Наши мужчины в состоянии позаботиться о них и своем потомстве.

- Лер Черива, - против воли начала сердиться я, - сколько хитаров вы здесь видите? Сколько взрослых, способных позаботиться о полутысяче женщин и детей пришли с вами? Эти дети голодают, ходят в обносках, умирают в холоде и грязи! Я безмерно уважаю вашу культуру! - вру напропалую, как можно уважать культуру, в которой женщина ценится меньше гирта? – Но сейчас настали тяжелые времена для вашего народа. Как вы видите, и я, и мой отец стремимся оказать вам помощь, но этого недостаточно. В местах, откуда я родом, есть такая поговорка: «дай голодному рыбу, и ты накормишь его на один день, дай ему удилище, и ты накормишь его на всю жизнь». Я предлагаю вашим женщинам удилище, чтобы ни они, ни их дети не голодали!

- Мудрость ваших предков поистине бесценна, мия Митас, - растягивая слова, проговорил вождь. – Приходится признать, времена изменились. Для нашего народа наступила тяжелая пора, аррагионцы должны чем-то жертвовать, чтобы сохранить себя и своих потомков.

- Вот поэтому я и призываю жертвовать лишь принципами времен сытой жизни, а не жизнями женщин и детей! – запальчиво закончила его мысль.

- Вы порывисты, мия Митас. Однако лишь слепой не увидит, что лор Митас сумел воспитать вас под стать себе. Какой отец не испытает гордости, глядя на такое дитя! Если вы научите наших женщин тому, что знаете сами, научите их выжить, я не стану противиться. И даже сам поговорю с каждой, призывая хитай к труду ради выживания.

- Вы излишне драматизируете, лер Черива, - не сумела удержаться я. – Работа, которую я предлагаю – это лишь собирать травы и орудовать швейной иглой. Никаких жертв ни от кого не потребуется, можете мне поверить.

Спустя час ханазар организовал «круглый стол» для всех женщин в лагере. Мы собрались на открытом участке, неподалеку от большого кострища. На меня с недоумением косились сотни женщин и подростков. Ни одна из них не понимала, чего от них хотят. Эти хитайи привыкли плыть по течению, привыкли мириться с трудностями и ударами судьбы. Но уже одно то, что они решились на побег из пустошей, характеризует их с лучшей стороны и вычеркивает из списка овец на заклание. И пусть слова такого на Тандоре нет, овцы все же присутствуют.

Я смотрела в настороженные лица, следила за нитями, обвивающими каждую, и не знала с чего начать. Какие слова мне подобрать, чтобы они услышали не просто мой голос, а мою мысль. К счастью, вождь, видя мое явное замешательство, решил прийти на помощь. Он поднялся со своего места и встал рядом со мной, плечом к плечу. С детства эти женщины воспитывались в духе подчинения ханазарам, и сейчас каждая с волнением и затаенным трепетом наблюдала за своим вождем, пусть он и временный, пусть он и занял этот пост в виду отсутствия соперников, они все равно доверяли ему на интуитивном уровне.