Смотрит на него так ехидно, что слышно это её невербальное: “А больше ничего ты предложить не можешь?”

— Перебьюсь, — кривятся ярко-малиновые губы.

— Гордая? — спрашивает он у её спины.

— Нет, — девица издает неожиданный смешок, — я бы с удовольствием вас поимела на деньги. Но если брать на лечение — на него и тратиться. А мне сейчас не до этого. У меня диплом. Кто его будет писать, если я буду загорать в санаториях?

— Знаю пару толковых людей. Хотя все зависит от твоего профиля.

— Нет, спасибо, — девица высокомерно задирает нос, — интересную работу я предпочитаю выполнять сама.

— Порка тоже относится к интересной работе?

— Ну, конечно, — улыбка собеседницы становится выдержанной, как глоток сорокалетнего вина из дубовой бочки, — что может быть интереснее, чем мужчина под моим каблуком? Готовый на все, лишь бы я его до кровавых соплёй отодрала.

Дело происходит уже за забором травмпункта. Посреди слякотной лужи, которая прикидывается больничной парковкой.

Козырь делает широкий шаг к девчонке, ловит её за здоровый локоть, разворачивает к себе.

— Хочешь, расскажу тебе, кто будет для тебя интереснее? — спрашивает, настолько близко склонившись к её лицу, что его губы почти касаются её рта. — Мужчина, который тебя на колени швырнет.

Он чует её отдачу. Ответную реакцию, которая бывает у всякой сабы, очень давно желающей, чтоб её скрутили в бараний рог. Лишили всякого выбора. Раздавили сопротивление без жалости. Так чтоб мякоть во все стороны разлетелась.

Терпкий её вздох, как сигнал — податься вперед и притянуть её к себе. Но прежде чем он это делает — она делает шаг от него. Проводит линию.

— Да, такой бы мне понравился, — Сапфира покачивает головой, — да вот только у меня на таких жесткий кастинг. И вы его не проходите.

Он вообще-то терпеть этого не может. Когда уже втянул в нос запах жертвы, только-только примерился, чтобы глотнуть её еще больше — а баба включает недотрогу и начинает выеживаться. Лишняя трата бесценного времени. А тут…

— Почему же не прохожу? — произносит, шагая к своей машине и открывая дверцу. Сапфира придирчиво смотрит на него, щурится как кошка, а потом ныряет в машину. Устраивается на задних сиденьях, как дома на диване. Даже ноги вытягивает вдоль кресел.

— Ну, а как вы живете? — спрашивает она и тут же отвечает. — С женой на виагре, с нижними — по таймеру. Каждому человеку, с которым вы говорите, выдан временной лимит. Я его нарушила. Вы меня повезли в больницу, и у вас за эти два часа куча встреч оказалась сорвана. Вам такие как я — только напряжение сбросить и удалить номер. А я не люблю, когда меня удаляют. Это я удаляю всех, кто меня не устраивает.

— Куда тебя везти? — произносит он отрывисто, буквально запрещая себе коситься назад. Туда, где были видны худые острые коленки, затянутые в мелкую сетку колготок.

Не сейчас. Не сегодня. Нужно лучше продумать план.

— Значит, ты у нас всех насквозь видишь, да, детка? — насмешливо кривит губы он, заводя двигатель. — Кто же ты такая? Ясновидящая?

— Ну нет, — кажется, в этот раз ему удается её задеть. Голос по крайней мере уязвленно звучит. — Можете меня за малолетку держать, за стервозную дуру, но не надо держать за конченую, которая верит во всю эту чушь спиритическую.

— Откуда же ты все узнаешь? Или все-таки в курсе, под чью машину бросилась?

Ему на самом деле плевать.

Если девчонку кто-то нанял — то ему придется заглотить свое поражение.

— Нет. Не в курсе, — равнодушно откликается Сапфира, — хмырь с деньгами. Какой из десяти тысяч хмырей с деньгами, обитающих в Москве — вообще плевать. Вас же как под копирку друг с дружки сводят.